Коробка в форме сердца

Вздохнув, Анна подцепила и выронила еще одну прядь волос.

— Так вот, к чему я это все? Отчиму ты наверняка не понравишься, а отваживать от меня неугодных ему друзей он умеет. Уйма отцов трясутся над своими малышками, от всего света их берегут и, если рядом появится тот, кто им не по душе, пытаются отпугнуть его. Надавить малость. Конечно, толку из этого не выходит: ведь девчонка-то примет сторону парня, а парень ее не оставит — либо окажется не из пугливых, либо не захочет, чтобы подруга подумала, будто он трус. Мой приемный папка гораздо умнее. Держится дружески даже с теми, кого заживо сжечь готов. А кого мне считает не парой, от кого избавиться хочет, тем просто рассказывает всю правду. И этой правды обычно хватает.

Вот, для примера. В шестнадцать я начала гулять с парнем, заранее зная, что старик его не одобрит: мало того что он из еврейской семьи, так мы еще рэп вместе слушали, а рэп папка терпеть не может сильнее всего остального. И правда, вскоре приемный папка велел мне отношения с ним прекратить, а я сказала, что сама знаю, с кем мне гулять, а он мне: конечно, конечно, но вдруг ему самому гулять с тобою расхочется? Мне это не понравилось сразу, но отчим ничего объяснять не стал.

Ну, а как мне становится худо и всякая чушь лезет в голову, ты видел сам. Началось это все лет, наверное, с двенадцати, примерно в то же время, что и созревание. Но к докторам меня не повели: приемный папка сам гипнотерапией взялся лечить. И все шло замечательно. Один-два сеанса в неделю, и никакой шизы. И черный грузовик вокруг дома не ездит. И маленькие девочки с углями вместо глаз не следят за мной ночью из-под деревьев.

Но как-то раз пришлось ему уехать по делам, в Остин, на какую-то конференцию по снотворным лекарственным препаратам. Обычно он в долгие поездки с собой меня брал, но на этот раз оставил дома, с Джесси. Мама к тому времени умерла, а Джесси исполнилось девятнадцать, и она в доме осталась за хозяйку. Вскоре после отъезда отчима стало мне не уснуть. Бессонница — первый признак начала депрессии.

Спустя пару ночей я снова начала видеть девочек с горящими глазами. А в понедельник в школу пойти не смогла, потому что они подстерегали снаружи, под дубом. Страшно же, как тут наружу выйдешь? Рассказала я обо всем Джесси, попросила ее позвонить папке: пусть возвращается поскорее, мне опять нехорошее в голову лезет. А она ответила, что я со своей шизанутостью надоела ей до смерти, что папка занят и что к его возвращению все со мной будет в порядке. И в школу велела идти, но я не пошла. Осталась у себя в комнате смотреть телик. Но вскоре они, те мертвые девочки, и из телика начали со мной говорить. Говорить, что я мертвая, как и они. Что место мое — вместе с ними, в земле.

Обычно Джесси возвращалась из школы часа в два-три, но в тот день с возвращением задержалась. Дело шло к вечеру, и, выглянув в окно, я всякий раз видела этих девочек — стоят под дубом, таращатся на меня. Тут позвонил отчим, и я сказала: со мной беда, пожалуйста, приезжай поскорее — а он ответил, что постарается, поспешит, но до ночи вернуться домой не сможет. Еще сказал, что волнуется за меня, как бы я с собой чего-нибудь плохого не сделала, и позвонит кому-нибудь, попросит побыть со мной. И, как только повесил трубку, позвонил родителям Филиппа: они совсем рядом, на соседней улице жили.

— А Филипп — это тот самый твой друг, парнишка из еврейской семьи? — уточнил Джуд.

— Ага. Фил сразу ко мне примчался, но я его не узнала. Спряталась от него под кроватью и завизжала, как только он протянул ко мне руку. И спросила, не заодно ли он с теми мертвыми девочками. И все рассказала про них. Вскоре после этого пришла домой Джесси, а Филипп удрал со всех ног. Так перепугался, что даже смотреть в мою сторону с тех пор не хотел. А приемный папа только и сказал: какая жалость. Он-то думал, Филипп мне друг. Он-то думал, кто, если не Филипп, присмотрит за мной, поддержит в трудную минуту?

— Это тебя и волнует? Что приемный отец расскажет мне о твоих завихах, а я с перепугу больше не захочу тебя видеть? Ну, так должен тебе сказать, Флорида, эти новости на сенсацию дня, знаешь ли, не потянут.

Анна тихонько фыркнула, не разжимая губ.

— Нет, не настолько он прост, — сказала она. — Не знаю точно, о чем он тебе расскажет, но обязательно найдет что-нибудь этакое. Чтоб я тебе хоть немного, да разонравилась. Если уже не разонравилась окончательно.

— Вот насчет этого давай не будем.