Коробка в форме сердца

На Пенсильванский вокзал Джуд отвез Анну сам. С утра она, взяв себя в руки, изо всех сил (это было заметно) старалась оставаться такой же, как в день знакомства, спрятать поглубже терзавшую ее депрессию, но стоило Джуду взглянуть на нее, грудь снова и снова захлестывала волна того же иссушающего, шероховатого холода. Ее проказливые улыбки, и волосы, зачесанные к затылку так, чтоб оставить открытыми грозди серег в розовых мочках ушей, и последний залп глупых, нелепых вопросов казались расчетливыми манипуляциями, только усиливавшими желание избавиться от нее поскорее.

Однако если Анна и чувствовала, что он держит ее на расстоянии, то виду не подавала, и на Пенсильванском вокзале, поднявшись на цыпочки, обняла его крепко-крепко — но без какой-либо сексуальной подоплеки.

— А хорошо ведь нам было, правда? — спросила она.

Ох уж эти вопросы…

— Еще бы, — ответил Джуд.

Он мог бы сказать куда больше — что позвонит ей на днях, а она пусть поправляется поскорее, но не нашел в себе сил пожелать ей добра. При первой же мысли о нежности, о сочувствии в голове зазвучал задушевный, дружелюбный, проникновенный голос отчима Анны:

— Я лично ни дня не сомневался, так и знал, что рок-звезду моя Анна себе непременно найдет.

Анна заулыбалась — широко-широко, как будто услышала что-то изрядно остроумное, и крепко стиснула его ладонь. Джуд постоял на платформе, пока она не вошла в вагон, но отправления поезда дожидаться не стал. На вокзале царили жуткая толчея и гомон, гулкий гвалт множества голосов. Казалось, вокзальная вонь — липкая вонь разогретого солнцем железа, засохшей мочи и потных, разгоряченных тел — высасывает силы, сбивает с толку, тяжким грузом лежит на плечах.

Но и снаружи, в дождливой осенней прохладе Манхэттена, оказалось нисколько не лучше. Ощущение, будто его толкают, теснят со всех сторон, не оставляло Джуда до самого порога «Пьера»[66] и даже до самого порога пустого, тихого номера. Раздраженному, злому на весь мир с его суетой и шумом, ему настоятельно требовалось выкинуть что-нибудь этакое в ответ, поднять шум самому, и чем гнуснее, тем лучше.

Спустя еще четыре часа он оказался в самом подходящем для этого месте, в радиостудии Говарда Стерна, где принялся с наслаждением оскорблять, запугивать, унижать свиту Стерна, когда этим тупоголовым жополизам хватало ума перебить его, вклиниться в его пламенную проповедь, гимн извращениям, ненависти, хаосу и насмешкам. Стерн в него просто-таки влюбился. Команда Стерна наперебой интересовалась, когда Джуд сможет заглянуть к ним снова.