Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Но первое, самое главное - это вырвать меня из бездействия, Ваше величество знает, что испытывает моя душа; повсюду, где идут бои, мои верные подданные проливают за меня свою кровь, а я остаюсь праздным! И самолично я так ничего и не сделал для своего дела! Когда прошлогодняя военная кампания сулила счастливый исход, я обратился к Британскому правительству с несколькими просьбами обеспечить мою транспортировку на берега Бретани или Вандеи, однако мне ответили, что моя жизнь слишком ценна, чтобы подвергать ее такому риску. Моя жизнь слишком ценна! О, если бы я обратился с такой просьбой к Екатерине II, она ответила бы мне: иди, сын Генриха IV, и будь его достоин (aller l’imiter). Что же, Мадам, Ваше Величество всё ещё может мне так ответить, предписав ввести в бой её войска и потребовав в то же время, чтобы я отправился вместе с ними{2638}.

Аналогии с Генрихом IV были, пожалуй, самыми популярными, но принц Конде не случайно, как мы видели, упоминал и Людовика XII. Король писал ему в июне 1795 г.:

Их [моих подданных. - Д. Б.] любовь - моё первейшее желание, и я надеюсь, что придёт день, когда, отвоевав, как Генрих IV, моё королевство, я смогу, как Людовик XII, заслужить титул Отца своего Народа{2639}.

В определённом смысле образ Людовика XII был доведённой до идеала одной из ипостасей всё того же Генриха IV В «Краткой истории века Людовика XV» Вольтер писал: «Люди так долго управлялись свирепыми зверями, которых сменяли такие же свирепые звери, за исключением, возможно, нескольких лет при Святом Людовике, Людовике XII и Генрихе IV»{2640}. Людовик XII остался в истории не только как хороший правитель, при котором королевство процветало. Он был именно «отцом народа», и Людовику XVIII это чрезвычайно импонировало.

Сам этот почётный титул был присужден Людовику XII в 1506 г. сразу за три заслуги: мир, на четверть уменьшенная талья и судебная реформа. Небезынтересно, что хотя этот титул явно напоминает о римском pater patriae, слово «отечество» было заменено на «народ». Л. Авезу предполагает, что причина этого проста: термин «отечество» отсылал к географической категории, а «народ» - к политической, которая в пространстве вполне могла расширяться. Генуя, Милан, Бретань - все эти территории ещё ожидали интеграции в королевство{2641}.

Развиваясь, образ корректировался и видоизменялся. В литературе XVII-XVIII вв. нередко встречались противопоставления Людовика XI - короля-деспота, воплощавшего в себе стремившуюся к абсолютизму королевскую власть, и Людовика XII, воплощавшего мир, прощение, снисходительность, доброту. Так, в «Диалогах мертвых» Фенелона, когда Людовик XI спрашивает Людовика XII, как тот управлял его королевством, то слышит в ответ: «Абсолютно иначе, нежели ты. Ты заставлял себя бояться, я заставил себя полюбить. Ты начал с того, что обложил народ налогами, я же уменьшил их. Я предпочёл облегчение для народа победе над врагами»{2642}. Вольтер в своей «Генриаде» также подчёркивал отличие Людовика XII от всех остальных французских королей:

Это король, которого нашим предкам даровали благосклонные небеса,

Вместе с ним на троне восседало правосудие.

Он часто прощал, он царил над сердцами,

И осушал слёзы своих подданных [...]

О, дни! О, нравы! О навеки памятные времена!

Народ был счастлив, а король покрыт славой:

Каждый вкушал плоды прекрасных законов.

Вернитесь же, счастливые времена, при другом Людовике!{2643}

Поэма, напомню, была опубликована в 1726 г., вскоре после окончания эпохи Регентства.

Историков нередко поражает, что образ Людовика XII столь долго продержался в национальной памяти, ведь, пишет один из них, «если какой государь и кажется всемерным воплощением характера атонального, нейтрального, скучной посредственности, так это, без сомнения, Людовик XII»{2644}. По всей видимости, этот король оказался особенно востребован в «эпоху перемен», реформ, усиления королевской власти. В 1784 г. Французская академия даже устроила конкурс на лучшее похвальное слово Людовику XII; именно оно принесло первый литературный успех Б. Бареру{2645}.

Как показывают предреволюционные дебаты, не менее актуальным оказался этот образ и при обсуждении налоговой реформы. Историки отмечают, что во времена правления Людовика XVI также предпринимались настойчивые попытки поставить его в один ряд с Людовиком XII и Генрихом IV, а на одном из медальонов с изображениями этих королей прямо было указано: «XII плюс IV будет XVI». Их называли «три государя, больше всего сделавших для своей страны», «три монарха, которые занимались бедностью своих подданных». Тем самым и Людовик XVI становился в некотором роде «отцом народа», в 1789 г. при его въезде в Париж это было даже зафиксировано на транспаранте с надписью: «Отец французов, король свободного народа». Существовал и проект памятника Людовику XVI с надписью на постаменте: «Людовик Шестнадцатый, Отец французского народа»{2646}.