Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

«Проведение в жизнь конституции требовало социального умиротворения и всеобщего мира, - полагал Собуль. - А происходило обратное, неустойчивость была легализована вследствие ежегодного обновления половины состава муниципалитетов, трети состава Советов и пятой части состава Директории, причём ничего не было предусмотрено для разрешения конфликтов между исполнительной и законодательной властью»{2755}. Это абсолютно верно, если исходить из утверждения, что Конституция III года устанавливала не только разделение властей, но и равновесие между ними{2756}. Однако замысел её создателей был совершенно иным: исполнительная власть была однозначно подчинена законодательной, депутаты Конвента не желали возвращения ни к «деспотизму» Старого порядка, ни к «диктатуре» Комитета общественного спасения. Директорию выбирали Советы, её членам разрешено было появляться на их заседаниях, только если против них выдвинуто обвинение, общаться с депутатами они должны были лишь письменно, не обладали правом законодательной инициативы, судил их также Законодательный корпус. Какой конфликт между ними мог возникнуть в такой ситуации? Именно заложенный в Конституции перекос в полномочиях и легитимности (члены Директории не являлись «представителями наро- да») и повлёк за собой положение о частом переизбрании членов Советов, чтобы им не пришло в голову превратиться во всесильный Национальный Конвент; Директора же Переизбирались, чтобы не допустить созревания в их среде заговора.

Причина нестабильности режима в ином. Уже в конце 1795 г. у находившихся у власти республиканцев существенно разошлись теория и практика. Как теоретическая конструкция Конституция III года признавалась удачной, на практике же возникало опасение, что она приведёт к власти монархистов, и те нарушат её, чтобы добиться реставрации королевской власти. Здесь присутствовал определённый психологический парадокс: Конституцию нельзя было быстро пересмотреть, но весь опыт шести лет Революции говорил о том, что конституции пишет тот, у кого в руках сила. Не дожидаясь, пока Конституцию нарушат роялисты, члены Конвента нарушили её сами, проголосовав за «декреты о двух третях». Именно в этот момент она как политический механизм во многом и перестала существовать, закон оказался подчинён требованиям политической целесообразности, а в чём эта целесообразность состояла, и в 1797 г., и в 1798 г., и дважды в 1799 г. определяли те, кто оказывался сильнее. Неудивительно, что, несмотря на все усилия пропаганды, создать у французов благоприятный образ власти так и не удалось.

Соответственно, на первый план выходил не республиканский политический проект как таковой, а соображения целесообразности, практической выгоды. Как заметил в своё время Фюре, «французы теперь придерживались Революции не по идейным соображениям, а в силу своих интересов, ради величия отчизны, а не суверенитета народа»{2757} Этим, в частности, объясняется то, что и члены Конвента, и депутаты Советов, и члены Директории, формально оставаясь республиканцами, постоянно вели переговоры с роялистами.

Проанализировать политический проект роялистов значительно сложнее. Хотя за два с лишним столетия, прошедших со времён Французской революции, взгляды Людовика XVIII и его окружения во время пребывания в эмиграции так и не стали, насколько мне известно, сюжетом специального исследования, среди историков царит по этому поводу практически полное единодушие: роялисты неизменно ратовали за абсолютную власть монарха и за возвращение Старого порядка.

Анализ эволюции политического проекта роялистов наглядно показал, насколько далеки эти оценки от реальности. Вне всяких сомнений, ни Людовик XVIII, ни его сподвижники не выступали за восстановление Старого порядка. Как для республиканцев существовали определённые константы, выйти за пределы которых они не могли (Декларация прав человека и гражданина, народный суверенитет, единая и неделимая республика), так и для короля являлась константой сама суть королевской власти - фундаментальные законы французской монархии, королевский суверенитет, опора на католическую церковь. Если республиканцы вынуждены были создать такую Конституцию, которая устроила бы большинство имевших права голоса, то задача, стоявшая перед Людовиком XVIII, была намного сложнее: не оттолкнуть от себя тех, кто поддерживал монархию все эти годы внутри страны и за её пределами, привлечь французов, переживших череду революционных потрясений, успокоить и заинтересовать тех, кто немало получил от Революции - землю, деньги, должности, воинские звания.