Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Помешало ли монархистам отсутствие единства? Меньше, чем можно было бы ожидать. Сторонники Луи-Филиппа Орлеанского и иностранных принцев, по сути, оставались маргиналами; единственной силой, которую роялистам приходилось принимать во внимание, были конституционные монархисты (включая Монаршьенов). Но, хотя в историографии принято чётко противопоставлять роялистов и конституционных монархистов, как мы видели, в это время и Людовик XVIII был далёк от возвращения к Старому порядку, и конституционные монархисты уже не стремились вернуться в 1791 г., к тому же они оставались сторонниками законной династии. Взятый Людовиком XVIII курс на примирение между собой и объединение всех монархических течений привёл к тому, что король сотрудничал и советовался с конституционными монархистами, а те, в свою очередь, старались воздействовать на короля и убедить его в своей правоте. Это взаимодействие было весьма не простым и порой конфликтным, однако с 1795 г. роялисты и конституционные монархисты не были противопоставлены друг другу. Другого государя у конституционалистов не было, им приходилось принимать посильное участие в разработке проектов Людовика XVIII и поддерживать его возведение на трон.

Как показывает исследование, победе роялистов и реставрации монархии большего всего помешало несколько других факторов.

Первый лежит в сфере пропаганды и репрезентаций власти. Будучи самым популярным членом королевской семьи накануне и в первые годы Революции, после эмиграции, во многом благодаря успехам правительственной пропаганды граф Прованский эту популярность утратил. Действия принца не замалчивались, но высмеивались, его представляли предателем интересов собственной семьи, бессильным лицемером. Веронскую декларацию использовали, чтобы выставить Людовика XVIII непримиримым противником Революции и королём эмигрантов, чьё возвращение поставит под угрозу собственников национальных имуществ.

Столь же массированной обработки общественного мнения роялисты организовать не смогли. К тому же роялистский проект в полной мере сложился к 1799 г., а до того постоянно трансформировался. Многие документы планировалось огласить накануне или во время реставрации, однако после переворота 18 брюмера они так и остались на бумаге. В итоге высокая готовность Людовика XVIII к компромиссу оказалась и неизвестной, и невостребованной. Его удалённость от Франции воспринималась как пассивность, основные исторические аналогии, на которых он выстраивал свой образ, в том числе фигура Генриха IV, плохо работали.

Вторым фактором стала невозможность в полной мере руководить контрреволюционным движением, находясь за пределами Франции. Стремительно менявшаяся ситуация в стране требовала мгновенно принимать решения, использовать те возможности, которые открывались совсем ненадолго, вести переговоры с республиканцами, готовыми перейти на сторону роялистов. Сколько бы агентств или советов ни организовывал Людовик XVIII, их члены не могли сыграть роль государя хотя бы потому, что их слово ничего не стоило в политическом торге. Баррасу, Пишегрю, Бонапарту - всем нужны были гарантии лично от короля. Из года в год роялисты восточных и западных провинций говорили о том, что они смогут добиться успеха лишь тогда, когда во главе их встанет особа королевской крови. Не хватило агентам авторитета и для того, чтобы удержать в узде роялистов в 1799 г.: восстания в различных регионах начались в разное время и не слились воедино.

Хотя уже к 1797 г. Людовику XVIII удалось создать сети и каналы, позволяющие координировать роялистские организации в стране и наладить обмен информацией, расстояния и скорость доставки корреспонденции раз за разом оказывались для короля критичными. Он не сумел оперативно отреагировать на недовольство парижан в конце 1795 г., не успел консолидировать монархистов перед 18 фрюктидора, его переговоры с генералами и депутатами носили затяжной характер.

Из-за этого король то и дело попадал в патовую ситуацию. Сам он не мог оказаться во Франции без помощи великих держав, а те не стремились ему в этом поспособствовать. Не было у него и принцев, которым он мог бы поручить эту роль: принц Конде придерживался намного более правых взглядов, граф д’Артуа, помимо этого, был склонен к неумеренной самостоятельности и оказался не на высоте в тот единственный раз, когда ему всё же доверили представлять особу короля в Бретани.

В этих условиях оставалось рассчитывать лишь на то, что кто-то из республиканских политиков или генералов возьмёт подготовку реставрации на себя, как это случилось в Англии за век с лишним до того. В 1795 г. это казалось особенно вероятным, многие депутаты Конвента были не уверены в будущем и готовы были договариваться с Людовиком XVIII. Препятствием стала Веронская декларация: король не мог позволить себе простить цареубийц, а именно они пользовались в Конвенте наибольшим влиянием. После этого роялисты стали искать нового Монка, но ситуация менялась столь быстро, а переговоры шли столь медленно, что ни с кем заключить прочный договор так и не удалось.