Король без завтрашнего дня

Однако все обошлось, и очередное заседание Учредительного собрания открыли чтением бюллетеня о здоровье короля: «Наступило улучшение, кашель стал реже, хрипы уменьшились, вернулся аппетит. Отправления желудка восстановились, моча обильная и лучшего качества».

Но месяцем позже, 17 апреля, папаша Дюшен сменил тон:

«Ну, месье Капет, теперь я тебя исключаю из гражданских списков, мать твою! Нет, ну надо же, как этот сукин сын нас одурачил! А я-то его любил, прощал все его недостатки!.. Сваливал всю вину на проходимцев, которые его окружали, — а в особенности на его женушку, которая, как всем известно, не стоит четырех собачьих подков!.. Все знают, что мы были добрыми приятелями! Но, черт тебя дери, теперь я не желаю иметь с тобой никаких дел! Только попроси меня теперь очистить трубы от ржавчины или дать совет — хрен тебе! Все, конец! Мое терпение лопнуло!»

Выражал ли Эбер уже существующие настроения или формировал их? Это как посмотреть. Во всяком случае, на следующий день после выхода этого грубого памфлета с обвинениями в адрес Людовика XVI королевскую карету, ехавшую в парк Сен-Клу, не выпустили за ограду Тюильри. Королевской семье запретили выходить за пределы дворца. Больше никаких прогулок на свежем воздухе. Короля подозревали в том, что он хотел сбежать за границу и возглавить войска австрийцев и французских аристократов-эмигрантов.

От этого Мария-Антуанетта заболела. Гнев душил ее. Людовик XVI, который прежде отказывался признавать себя узником, теперь тоже думал лишь об одном: о побеге.

Сожжение портрета папы римского посреди Пале-Рояль стало последней каплей. Людовик XVI принял план, который Ферзен предлагал ему вот уже несколько месяцев. Он выбрал именно этот план из десятков других, поскольку любовь Ферзена к Марии-Антуанетте служила прочной гарантией того, что на него можно положиться.

~ ~ ~

20 мая 1795 года состояние ребенка не улучшилось, и доктор Дезо распорядился перенести его на вершину башни, чтобы он смог подышать свежим воздухом. Мальчик не сопротивлялся. Он ни на минуту не выпускал руку доктора из своей руки. Его усадили в кресло и укутали пледами. Дезо попытался убедить дофина выпить микстуру, но тот снова отказался.

— В конце огромной книги по истории Франции вы опишете мою жизнь… заполните чистые страницы после моего отца… вы расскажете обо мне, и все будет кончено: у меня не будет детей, и когда я умру, после меня никого не останется.

— Вы не умрете, месье!

— Вы опишете всю мою жизнь в этой книге. Именно вы, мой аббат: вы знаете меня как никто другой, знаете все мои секреты.

Ребенок замолчал — его внимание привлекла стайка воробьев, прилетевших пить дождевую воду из небольшой лужицы. Он слабо улыбнулся.

— В тот вечер, после которого я вас больше не видел… накануне той ночи, когда мы уехали… Где вы были?.. Мне вас недоставало… Я плакал, думая о том, что с вами случилось что-то плохое… но теперь вы здесь, слава Богу… Когда вас нет, всегда все плохо… В ночь нашего отъезда, где вы были? Когда мама-королева пришла меня будить, я спросил о вас. Она сказала: «Мы отправляемся на войну, вы будете командовать батальоном». Я ей поверил и тут же вскочил. Я сказал: «Пусть мне принесут сапоги и шпагу». И начал прыгать на кровати, а мама сказала, чтобы я не шумел… Но разве на войну собираются в тишине? И вот, вместо того чтобы принести мне оружие, меня одели девчонкой. Я не хотел надевать платье, я хотел шпагу и Муфле. И еще хотел, чтобы вы были рядом. Я спросил, где вы, аббат, и где моя собачка. А мама сказала: «Никакого аббата и никакой собачки». Она была такой суровой. Она меня не любила… И мы побежали тайными коридорами, через множество дверей. Тереза отставала, потому что не умела как следует бегать. «Не толкайте меня!» — жаловалась она. А мама говорила: «Тише!» Потом мы вышли на улицу и вдоль стены дошли до фиакра. Граф Ферзен сидел на козлах, одетый кучером. Тетя Элизабет тоже была в каких-то чужих одежках… Она сказала, что это игра, но я знал, что никакая это не игра… Я подумал, что они хотят меня увезти, а вместо меня оставить какого-то другого мальчика. Но папаша Дюшен солгал: они просто хотели убежать вместе со мной. Фиакр тронулся… я забился вглубь, потому что не хотел, чтобы меня видели в девчачьем платье… У заставы Сен-Мартен все вышли из фиакра и пересели в большую дорожную карету. Я увидел, как мама обнимает графа Ферзена… Она много плакала… «Ну что ж, — сказал папа, — теперь можете больше не беспокоиться». Он вошел в карету, и мы поехали… Месье Ферзен ехал рядом с нами на красивой серой лошади. Он помахал мне рукой, потом еще и еще, чтобы я ему ответил… В конце концов я ему тоже помахал, и он исчез. Нужно сказать месье Ферзену, что я его прощаю, аббат! И всем остальным тоже, правда? Я должен быть великодушным… я прощаю, я всех прощаю. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Где вы, аббат?..

— Я здесь, дитя мое. Вот моя рука.