Король франков

   — Не вижу в этом смысла. Я её не просил, она сама начала этот разговор. Наверное, преступное прошлое тяготило её, не давая покоя, и ей надо было выговориться. Но я ещё не закончил. Я попросил Эмму поклясться, что она говорит правду, что невиновна в твоём изгнании. Она поклялась на маленьком крестике, что висел у неё на груди. Но мне этого показалось мало. Знаешь, что она ответила? «Можер, я повторю клятву, но уже не здесь, и если я лгу, то буду проклята небом, и душе моей гореть в аду». Мы пошли с ней в церковь. Там она упала на колени перед алтарём и в присутствии священника, не сводя глаз с распятого Христа, поклялась, что сказала правду о гнусном замысле мужа, который сделал её пособницей в своих планах. Потом стала просить у Бога прощения. Но простил он или нет, мне неведомо.

Глядя во все глаза на Можера, точно на икону, которой собрался возносить молитвы, Карл, задыхаясь, произнёс:

   — О небеса!.. Я всегда знал, что он лукав, нечестен как со мной, так и с другими, но чтобы так... — он вцепился в нормандца обеими руками. — Ужели это правда, Можер?

   — Ты знаешь, Карл, норманны не привыкли хитрить. Они не знают, что такое интриги, искусству этому не обучены. Козни — орудие придворных у франков; норманнам же оружием всегда и везде служили меч, топор и копьё! Поэтому я ничего не выдумал, это слишком тяжёлая работа для головы викинга. Ты, конечно, можешь спросить саму королеву, но ведь не поверишь ей. Так верь же мне, своему старому другу. Если хочешь, я поклянусь тебе. Но это будет лишним. Норманн редко может сказать неправду, другу же он никогда не солжёт.

   — Почему ты раньше не сказал мне об этом? Почему говоришь только сейчас?

   — Да ведь тебя тогда уже не было в Лане.

   — Но ты знал, что я возвращаюсь в Брюссель. Мог бы найти меня там.

   — Кто знал, что ты пойдёшь на Лан и засадишь в темницу невинного человека?

Карл резко поднялся. Не глядя на Можера, коротко бросил:

   — Идём.

Они молча пошли коридорами, потом галереей, свернули в какой-то проход и остановились против двери, с обеих сторон которой тускло горели два факела.

Карл повернулся:

   — Обещай, что не выступишь против меня, Можер.

   — Я не могу дать тебе такого обещания, Карл.

   — Значит, мы будем врагами?

   — Я не стану воевать против тебя, пока не прикажет мой сюзерен.

   — Король Гуго?

   — Мой отец.

Немного помолчав, Карл сказал:

   — Ты обещал Людовику свернуть шею Адальберону. Я освобождаю тебя от этой клятвы. Не трогай архиепископа, он мне нужен. К тому же он стар, болен, сам долго не протянет.

   — Будь по-твоему, Карл.

Герцог отодвинул засов, и они вошли. Можер думал, что попадёт в комнату, а очутился в узилище: на высоте семи футов скупое на свет решетчатое окно, близ него изъеденный жучком ветхий деревянный стол, табурет рядом, гнилая солома с тряпками поверх в углу. Тусклый луч света от факелов сквозь раскрытую дверь протянулся по полу до этой соломы и выхватил из тьмы полусогнутые ноги под туникой.

   — Куда ты меня привёл? — поморщился Можер. Здесь камера смертников или жилище замковых крыс?

При звуке его голоса что-то зашевелилось на соломе, поднялось, шагнуло, и рядом с нормандцем послышался скорбный и в то же время обрадованный голос:

   — Можер!..

   — Эмма! — вскрикнул нормандец, глядя на входящую в луч света королеву. — Ты?

Она подошла и устремила на него свой тёплый взгляд. Сухие губы с трудом разлиплись:

   — Я знала, что не умру, не повидав тебя.

Можер повернулся к Карлу:

   — Как ты посмел! Ведь ты Каролинг, и она жена твоего брата! Да есть ли у тебя сердце?

Карл молчал; не поднимая глаз, глядел перед собой в угол. Эмма перевела на него взгляд и хмуро обронила:

   — У него нет сердца. Он давно его потерял.

   — Эмма, — Карл поднял на неё глаза, — я пришёл, чтобы вымолить у тебя прощение. Я ничего не знал, поверь, Можер рассказал мне. Я был оклеветан своим братом и винил во всём тебя. Лотаря я проклял, как бы ты его ни любила, тебя же прошу, умоляю, если хочешь... прости! Впрочем, можешь проклясть, как сделал это Бог, отвернувшись от меня.

Эмма молчала, опустив голову. Потом тихо произнесла:

   — Я сама виновата... Но я любила своего мужа.

И замолчала. Да и что было ей говорить? Она взглянула на деверя:

   — Я думала, ты пришёл меня мучить.

   — Я возвращаю тебе свободу. Ты вольна в своих действиях. Прости же меня ещё раз и прощай!

Он уже сделал шаг, собираясь уходить, но внезапно обернулся:

   — Благодарю тебя, Можер. Ты снял с моей души тяжкий грех.

И стремительно вышел. Шаги быстро затихли в глубине коридора.

Можер взял Эмму под руку, и они медленно пошли. Выйдя, Эмма остановилась, в свете факела подняла взгляд, полный невысказанного страдания, разбитых чувств:

   — Я так ждала тебя, Можер... мечтала сказать, как я тебя люблю... А ты, наверное, забыл обо мне в Париже... ни одной весточки.

Они пошли дальше — тихо, молча, и остановились теперь уже в галерее, у одного из окон, немного не доходя до покоев бывшей королевы франков.