Король франков

   — Сам Юлий Цезарь бывал там, правда, назывался Париж тогда по-другому. А потом он стал любимым городом Юлиана, который на этом самом острове перед дворцом был провозглашён императором. Дворец сейчас королевский, в нём живёт Гуго Капет. Вид из его окна прямо на реку, она сходится здесь, огибая остров с обеих сторон. Мы с матерью тогда были на ярмарке, это в предместье Сен-Жермен Ле-Оксеруа, и я видела этот дворец и рядом с ним небольшой, в пять колонн, дом с красной крышей — кузня святого Элуа. Кто он такой? О, это друг самого короля Дагобера, которому он всегда подковывал лошадей. С того времени минуло уж более трёх столетий.

На этом острове сосредоточена вся власть — светская и духовная, здесь живут король и епископ. Тут даже есть женский монастырь — редкость в наше время. А город живёт торговлей, по реке без конца снуют суда с углём, лесом, зерном, поэтому вдоль улиц и на площадях острова — повсюду рынки и лавки торговцев. Вообще город очень удобен для торговли: и река, и две больших дороги ведут к нему — с севера и с юга. Наверное, король, как и обещал, сделает из Парижа настоящую столицу королевства. Ведь у этого города даже сейчас есть герб; у вас, норманнов, на алом поле два золотых леопарда, а у них — на червлёном фоне золотой кораблик.

   — Капету будет трудно, — едва умолкла Вия, проговорил Можер. — Не все принесли вассальную присягу, да и герцогство его, хоть и большое, но будто горох рассыпали по нему: повсюду графства, кругом замки со своими господами. Как заставить всех подчиниться? Не станешь же воевать с каждым по очереди.

   — Да, ему будет нелегко, — согласно кивнула Вия. — Как и последним Каролингам. Слишком много земель в Галлии, и каждый феодал на своей — хозяин. Мне, скажу по совести, жалко Капета. Был себе герцогом, старшим над всеми, горя не знал. А теперь? Сколько забот свалилось на его голову. Справится ли? Не сметут ли, как и других Робертинов, его предшественников?

   — Не думаю, — убеждённо ответил Можер. — Кому нужна такая обуза? Предложи, например, моему отцу стать королём — он только отмахнётся. Он король Нормандии и всех держит в кулаке. А дай ему престол франков? И уже не уследишь ни за кем, и не хватит сил, чтобы привести в повиновение всех — от Фландрии до Тулузы. Лишь выдохнешься да сдохнешь как пёс — хорошо дома, а то и в походе.

   — И то правда, — согласилась Вия. — Мала лошадь, мал и хомут.

...Когда Можер сообщил Эмме о своём отъезде, она только и спросила, с грустью посмотрев в его глаза:

   — Надолго?

   — Наверное, навсегда. Вернусь оттуда в Нормандию вместе с матерью.

Она неторопливо прошла по комнате, остановилась у окна. Взгляд застыл на уставшем солнце, засыпающем над тёмным лесом.

   — И ты не заедешь проститься?

Можер подошёл, обнял её сзади за плечи:

   — Не смогу отказаться от желания обнять тебя в последний раз.

Она обернулась.

   — Я буду ждать. Один едешь?

   — Вия останется с тобой.

   — Милая девочка, без неё я сошла бы с ума. Мы отправимся с ней на охоту, у меня есть прекрасные соколы, Лотарь привёз из Бургундии...

   — Я рад, что вы дружите.

   — Я люблю её как дочь, она меня — как мать. Мы собираемся к Оттону, это нас развлечёт. Нынче, сам видишь, все разъехались, дворец опустел, скоро по его коридорам протянется паутина.

   — Мне пора.

Эмма встрепенулась:

   — Не забывай нас, Можер... В Париже у короля, должно быть, большой дворец, много придворных — весёлых, шумных... И тебе там не дадут скучать... — она тяжело вздохнула, губы тронула виноватая улыбка. — А здесь тебе тоскливо с нами...

   — Мне бы на войну! Махать мечом, рубя врагов, гнать лошадь и на ходу протыкать копьём сарацина, а потом глядеть, как этот сын пророка подыхает у тебя на глазах, захлёбываясь собственной кровью!.. Помню, король говорил о графе Барселонском, тому будто бы досаждают мусульмане. Соберётся Гуго, немедленно отправлюсь с ним в поход, пока не покрылся плесенью. Веришь ли, сколь руки чешутся рубить головы маврам!

Эмма, улыбаясь, глядела на него. Потом, привстав на цыпочки, страстно поцеловала в губы.

   — Где бы ты ни был — во дворце, в поле, в сражении, на воде, под водой, — помни всегда, что я люблю тебя, мой рыцарь!.. И да будет с тобой Христос!

   — И с тобой, моя королева!

Глава 2 МОНАХ-РАСКОЛЬНИК

Утром следующего дня нормандец тронулся в путь. Около семидесяти миль до Парижа, не так далеко. Солнце миновало зенит, и поползли на восток тени, когда слева показался изгиб Марны, притока Сены, и Можер выехал на широкую дорогу, протянувшуюся с юга на север. Там, где юг, уже виднелся остров посреди реки, усеянный крестами церквей и шпилями колоколен. Всадник повернул туда и, проехав с милю, остановился у башни высотой около двадцати пертик (около 60 метров). Это была башня Сен-Жак, самая высокая в окрестностях Парижа. Её колокол, висевший на самом верху, первым оповещал жителей города о приближении врага. Рядом с нею, правее, — церковь Сен-Жак де Ла Бушри, детище Дагобера. Её полуразрушенное состояние заставило Можера сдвинуть брови: он вспомнил сетования Вии по поводу неоднократного нашествия норманнов.