Будущее Можер рисовал себе весьма просто: невеста, свадьба, дом, дети, старость, смерть. Так было всегда и со всеми, будет и с ним, и не имеет значения, какова собой невеста: светлая или темная, рябая или с идеальным лицом, высокая или карлица. Важно, что знатна, остальное в расчет не идет. Ни о какой любви речи нет. Появится – хорошо, нет – и не надо. Главное – иметь наследника. Ты должен продлить род – вот приоритет всему, а о своих чувствах можешь забыть. Так было принято среди знати, и к этому готовил себя Можер, иного пути не мысля.
Поэтому сейчас, лежа на кровати и глядя в потолок, он с улыбкой думал о своем новом любовном приключении и не представлял, к чему оно приведет. Ему было хорошо с этой девушкой, льстили ее слова о любви, но сам он не любил и трогательную заботу Изабеллы приписывал единственно одному – желанию выходить его. Такова ее благодарность от имени всех сестер за помощь, которую он оказал им при спасении от рук убийц. Что же касается любви… И Можер усмехнулся, подумав, что все женщины одинаковы, ему не встречались иные: едва юркнут под одеяло, как тут же клянутся, что влюблены.
И все же… Можер снова нахмурился. Почему ее так долго нет? И отчего, черт возьми, вот уже сколько времени он думает только о ней, разве больше не о чем? Он попытался переключиться на мысли о доме, святом отце, его критике Библии и Евангелия, о Лане, наконец, где его тоже любили… И горько усмехнулся, поймав себя на том, что вновь видит сестру Монику и слышит ее голос, шепчущий слова любви.
Можер вздохнул. А вопрос не уходил, все настойчивее стучал в сердце, тревожил сознание: где же она, когда вернется, и он вновь с восторгом будет слушать ее и смотреть на это лицо богини? Красивее он не видел: тонкие, изогнутые полукружьями брови; маленький, ровный римский нос; теплые, нежные губы цвета спелой вишни. А глаза! Кто мог бы описать ее глаза, рассказать, что в них? Найдется ли второй Овидий[29], чтобы поведать об этом? Или другой Катулл[30], чтобы воспеть божественную красоту ее глаз в стихах!..
Размечтавшись, Можер не услышал, как открылась дверь, и не увидел, как вошла Изабелла. Она была уже не в монашеском облачении, а в великолепном, игравшем позолотой, зеленом платье с узкими рукавами и кружевными манжетами. На ногах ее – оливкового цвета башмаки с нарядными пряжками, на голове – прическа по последней моде. Когда она подошла совсем близко, нормандец медленно повернул голову и от удивления раскрыл рот.
– Ты меня не узнаешь? – улыбнулась Изабелла, садясь прямо на кровать.
Можер наконец обрел дар речи:
– Если бы я не знал, что ты сестра Моника, то сказал бы, что мне явилась сама Грация – одна из дочерей Зевса и Геры.
Она засмеялась, кокетливо повела плечами.
– Тебе нравится мой наряд?
– Еще спрашиваешь, искусительница! Но как идет тебе это платье! Ты в нем прекрасна! А впрочем, совсем без платья еще лучше.
Изабелла стыдливо потупила взор. Потом спросила:
– Тебе не холодно? Ведь покрывало теперь одно.
– Покрывало?.. – машинально пробормотал Можер, не сводя с нее глаз. И вдруг слегка повысил голос: – Чего ради ты этак вырядилась? Зачем сняла монашеское платье и облачилась в мирское? Разве вашим уставом это не запрещено?
Изабелла виновато улыбнулась:
– Я сделала это ради тебя. Думала, тебе понравится. Но, если хочешь, я его сниму и надену свое…
– Где ты его взяла? И зачем тебя звал король?
– Это он подарил мне платье.
– За этим и звал?
– Не только. Еще он сказал, что я… – она помедлила, задумавшись на мгновение и играя пальцами рук на коленях, и продолжила: – …Что мне не следует покидать тебя, во всяком случае, надолго. Он доверил мне заботу о сыне герцога Ричарда и пообещал, что голову мне снимет, если с ним что-то случится.
– Так и сказал? – рассмеялся Можер.
– Теперь мне от тебя нельзя и шагу.
– Черт возьми, знаешь, девочка, я этому рад. Ведь я подумал как раз наоборот и уже представил, как мне будет плохо без тебя.
Лицо Изабеллы озарилось счастливой улыбкой:
– Значит, ты думал обо мне?
– Ну что ты, – с придворной манерой лукавить ответил нормандец, – я думал о том, как мы бились с сарацинами.
У нее потух взгляд. Она опустила голову и, уже рассеянно слушая Можера, безмолвно уставилась на свои ладони поверх колен – безжизненные, бескровные, показавшиеся ей ненужными. А ведь она совсем иначе представляла себе эту их встречу. С присущей ей наивностью, она полагала, что как только восхищение ее нарядом пройдет, он скажет, что думал о ней и ждал ее. Она хотела еще раз поцеловать его, а в ответ услышать ласковые слова и, быть может, даже признание в любви… Но ничего этого не произошло, и Изабелла почувствовала вдруг, что не нужна ему. Ведь он не ждал и даже не думал о ней… А она так мечтала об этом, так торопилась, чтобы снова увидеть его, быть рядом!.. Ей бросилось в глаза новое платье, носки башмаков из-под него. И вдруг все это показалось ненужным, смешным, просто отвратительным!..
Она быстро поднялась с кровати.
– Мне нужно выйти.
– Зачем? – удивился Можер. – Ведь ты только пришла.
Но она уже направилась к двери, обронив на ходу: