Король гоблинов

Проведя всю молодость на морском побережье, мне не раз доводилось испытывать неприятное ощущение от соленой воды, попавшей в глаза, но никогда так сильно, как в этой реке. Хотя на вкус она определенно казалась пресной. Интересно, давала ли она начало всем другим озерам и ручьям? Но времени рассуждать об этом не было: несмотря на сильное течение, увлекающее все дальше, я достигла дна и впилась в илистую почву, упрямо подтягивая себя к силуэту Сорена, которого удерживала белесая тварь, не обращая внимания на ранившие пальцы заостренные камни и сорванные ногти. Затем бросилась на существо, не слишком понимая, что собираюсь делать, но намереваясь причинить ему как можно больше боли. К удивлению, мне легко удалось оторвать напавшую тварь от Сорена, и он тут же всплыл на поверхность, чтобы глотнуть благословенного воздуха. Я же планировала обрушить на пойманного монстра всю свою ярость. Однако заметила его, вернее, ее лицо и застыла. Время словно замедлилось, несмотря на бушующие вокруг течения и водовороты.

Пленница в моих руках выглядела совсем юной, а из ран на ее теле текла голубая кровь, видимо, причиняя сильные страдания. Я ощущала боль противницы точно свою собственную. В голове проносились чужие воспоминания, хотя бледная девушка не открывала рта.

В ее дом ворвались мужчины одного из соседних кланов, сожгли всю деревню, а женщин и детей обрекли на участь, что была хуже смерти. Моя молчаливая собеседница шла тогда среди остальных рабов, безучастно глядя вперед и баюкая на руках тяжелый сверток. Лишь опуская на него глаза, она казалась почти живой. Но тут пленница резко остановилась и принялась лихорадочно разворачивать пеленки, чтобы холодный воздух разбудил ребенка. Но он уже оказался окоченевшим. Мертвым. Ее невинный, болезненный сын не выдержал тягот ужасного перехода. Шанс на жизнь отняли у младенца в тот момент, когда сгорела деревня.

Тогда девушка зарыдала и повалилась на землю вместе с телом ребенка, вырывая на себе волосы. Оставался лишь этот способ показать миру свое горе, ведь угля, чтобы зачернить лицо, или ножа, чтобы нанести раны, достать было невозможно. В их племени погребальный ритуал обязывал обезобразить тех, кто потерял близких. Это демонстрировало глубину горя от смерти любимых. Обычно резали щеки или кожу на руках, размазывали по всему телу грязь и красную краску, которая не смывалась неделями.

Так погибшим давали понять, что их помнят, их любят. А рабыня не могла сделать даже этого. Ее вздернул на ноги один из захватчиков, толкнул вперед, а тельце ребенка отшвырнул прочь. Молодая мать заплакала, но лишь получила еще один тычок, и вынуждена была поплестись дальше, оставив мертвого сына позади.

Я потянулась под водой и взяла девушку за руку. Потому что под личиной бледного водного духа с белыми волосами и слепыми глазами могла различить истинное лицо: изящные черты, небольшой тонкий нос, темно-карие глаза и светлые пряди, мягкими локонами струившиеся вокруг головы. Мы снова погрузились в далекие воспоминания.

Захватившие деревню мужчины разбили лагерь на вершине холма, так что все рабы страдали от холодных порывов ветра и жались друг к другу, чтобы согреться хоть так в отсутствие одеял или теплой одежды. Иногда кто-то из детей начинал плакать, но его тут же заставляли замолчать. Кашель и другие проявления слабости тоже старались скрывать, чтобы не оказаться с перерезанным горлом на обочине дороги. Все выжившие держались вместе.

Не считая молодой пленницы с карими глазами, которая сидела в стороне от группы. Затем встала и сделала шаг, другой по направлению к отвесным утесам. И помчалась, оставляя позади окрики соплеменников. За беглянкой никто не погнался, никто не остановил. Она застыла на самом краю обрыва, качаясь от порывов ветра, и принялась спокойно расшнуровывать сапоги. Сшитые из мягкой замши и искусно вышитые бисером, они не напоминали мне ничего из ранее виденного. Но кто знал, как давно случилось то, что показывала мне водяная дева.

Она стояла на утесе прямо и уверенно, как благородная леди, которая в точности понимала, что делала, и уже давно приняла свою судьбу. Тонкие черты лица выражали решимость. Вода далеко внизу разбивалась о скалы, а существа из пены манили и звали новую сестру.

Тогда она сняла сапоги, морщась от боли в натертых ногах, на секунду помедлила, стоя на краю обрыва и в последний раз вдыхая соленый морской воздух, а затем спокойно шагнула вперед навстречу смерти.

Мы с водным духом посмотрели друг на друга, и внезапно я поняла, просто знала, что она не являлась каким-то монстром. И напала на Сорена не из жажды убийства, не из охотничьего инстинкта, и даже не от голода. Передо мной находилась мать, которая стремилась обнять сына, чья кожа после смерти стала голубовато-серой, губы посинели, а волосы были такими светлыми, что могли показаться белыми, как снег.

Она лишь тянулась к тому, кого приняла за собственное дитя.