Король Красного острова

Беневский перелистал тетрадку, потом крупными буквами, очень приметно написал десять слов – пять глаголов и пять существительных, существительные специально подобрал такие, чтобы к ним можно было прицепить все пять глаголов, – вернул тетрадку Алеше.

– Выучи к завтрашнему вечеру – это раз, и два – составь десяток предложений из написанных слов… Плюс из тех слов, которые ты уже знаешь. Ясно?

– Все выучу, Морис Августович, – честно пообещал Устюжанинов, хотя учить новые слова и тем более заниматься прописями ему не очень хотелось. Неподалеку, за бортом, проплывала земля, которую он, может быть, никогда больше не увидит – тихая, с огромными, ярко посверкивающими на солнце снежными горами и слабо зазеленевшими по весне рощами, подступающими к подножиям, с ровными мшистыми долинами и широкими устьями норовистых речек, в которые устремлялась на нерест ошалевшая огненно-красная рыба.

Камчатский лосось, входящий из моря в речки, буквально светится, горит раскаленно – такой он бруснично-яркий, неземной какой-то, сказочный.

Но стоит лососю хлебнуть в реке немного пресной воды, как он начинает тускнеть, светящаяся краска сползает, будто со старой шкуры, остаются лишь неровные алые пятна, но и они скоро исчезают.

Особенность камчатской рыбы менять свой цвет всегда удивляла Алешу Устюжанинова.

На ночь штурман Чурин решил приткнуться к берегу – боялся в темноте наскочить на льдину, их сейчас плавало в море много – отрывались от припаявшихся к береговой кромке полей и пускались в самостоятельное путешествие. Некоторые льдины были опасные, толстые – запросто могли повредить корпус галиота.

Перед сном Беневский решил провести собрание. Повестка была простая: надо было выбрать руководителя, которого безоговорочно слушались бы все – от капитана галиота до последней крысы, сидящей в трюме у связанных веревкой медвежьих шкур… Таким человеком мог быть только один – сам Беневский, но Беневский хотел, чтобы за него проголосовали. Видать, ему нужна была некая прочная уверенность в себе самом, которой в нем, возможно, и не было, твердый внутренний порожек, опора под ногами, чтобы принимать решения непростые, жесткие, а порою даже жестокие и быть уверенным в правоте своих действий…

И люди проголосовали за Маурицы Беневского.

Заместителями его стали Хрущев и Винблад. Батурин был назначен начальником артиллерии, а педантичному, до изжоги честному Магнусу Медеру доверили провиант и госпитальные дела.

На собрании возник и второй вопрос – куда они плывут? В какие райские края, в какие места? В те, которые еще в Большерецке так красочно описывал Беневский, где все люди – братья, нет ни жестоких царей, ни униженных смердов, все люди равны, все выращивают хлеб, собирают тучные урожаи сладких диковинных фруктов, едят из золотой посуды, а в домах их часто звучит музыка, или в места какие-то другие?

Этот вопрос тоже волновал собравшихся. Все начали шуметь, галдеть, в выкриках, в топоте, свисте, смехе ничего нельзя было разобрать. Беневский поднял руку, призывая к тишине.

– Таких государств, где бы не было труда, тяжестей жизни, обид, способных вызвать слезы, мне кажется, на белом свете нет. Во всяком случае, я не встречал…

– Но вы же говорили, что есть, – неожиданно напористо, грубовато выкрикнул Чулошников.

– Я выдвигал всего лишь гипотезу, предположение, версию, не более того, – спокойным тоном произнес Беневский, – но есть немало мест, которые вам обязательно понравятся. И мы там будем.

– А куда мы плывем сейчас?

– В Европу, пять тысяч ведьм! – Беневский повысил голос – совсем не ожидал, что на него наскочит приказчик купца Холодилова. Он-то взял Чулошникова лишь для того, чтобы тот вместе с женщинами готовил еду да занимался засолкой рыбы – по этой части приказчик был большим мастером.

– В Европу-у-у? – загудело сразу несколько недовольных голосов.

– Да, в Европу. Мы осядем на одном из островов в океане, построим там дома и возделаем поля, станем жить свободно и счастливо, но нам обязательно будет нужна поддержка Европы, нам будут необходимы ткани для одежды, инвентарь, чтобы обрабатывать землю, топоры и гвозди, в конце концов, чтобы возвести жилье, порох, чтобы стрелять птиц и зверей и быть сытыми – нам много чего понадобится…

В ответ – гнетущее молчание. Впрочем, Беневского оно никак не обескуражило.

– А для этого нам обязательно надо побывать в Париже, – заявил Беневский, – договориться обо всем. А потом вернуться в океан, на понравившийся нам остров.

Расходились в молчании – речь Беневского многим была не по душе. Если раньше он очень красиво рассказывал о сытой жизни, о вечном тепле, о дружелюбных людях, которые спят и видят, что они братаются с беглецами из холодных северных краев, то сейчас он об этом уже не говорил – либо специально не стал этого делать, либо забыл о прошлых речах. Алеша думал, что такая реакция бунтовщиков расстроит Беневского, но она ничуть не расстроила его, он вообще имел беспечный вид, более того – напомнил Устюжанинову о задании по французскому языку и лег спать.