Король Красного острова

– Поздно, – меланхолично отозвался Винблад. Лицо его, спокойное, даже какое-то равнодушное, словно бы он не видел, как зеленая, с синими разводами морская вода делается красной, коричневой от крови кита, неожиданно налилось краской и стало злым, он заперебирал пальцами по закраине борта, казалось, еще мгновение и он кинется к одной из пушек, чтобы зарядить ее картечью и метким выстрелом разогнать разбойников, но Винблад никуда не двинулся – спасать кита действительно было поздно.

Шустрая и очень наглая касатка, рванувшаяся к распахнутой пасти кита, – кит своими зубами мог перекусить ее пополам, – бесстрашно сунула голову прямо в распах, в зубы гиганта и одним движением нижней челюсти откусила ему язык.

Кровь фонтаном хлынула из пасти несчастного кита, взбила вал воды. Касатки разом изменили тактику, слаженный круг разорвался, касатки теперь вольно носились около кита, совершающего судорожные движения и гулко хлопающего хвостом по воде, хлопки эти были похожи на удары грома, кит гудел трубно, тоскливо, растопыривал огромные плавники.

Было понятно, что кит умирает, это – агония.

Винблад вытащил изо рта свою коротенькую, потемневшую от нагара трубку стряхнул с аккуратно остриженной бороды пепел и произнес негромко:

– Все!

Сгоревший табак, скопившийся внутри трубки, он хотел по привычке выбить за борт, но вместо этого отрицательно качнул головой и, придавив пепел большим пальцем, сунул трубку в карман.

Кит еще некоторое время бился, тревожил море, поднимая своими конвульсивными движениями целые валы воды, потом стих и перевернулся вверх желтоватым, неровным от длинных рельефных полос животом…

Поздно вечером галиот встал на якорь метрах в семидесяти от берега, подойти ближе Чурин на этот раз не осмелился, можно было сесть на мель, – Беневскому и Алеше принесли в каюту скромный ужин. К ним присоединился Хрущев, прихватив с собою небольшой кувшин с водкой.

Выпив по паре плошек, Беневский и Хрущев разложили перед собой карту, начали водить по ней пальцами – они словно бы забыли об Алеше Устюжанинове, спорили о чем-то своем, иногда переходили на французский и опять спорили, потом Хрущев откинулся от карты и, помяв себе пальцами виски, неожиданно произнес озабоченным голосом:

– На корабле у нас неладно, Морис Августович.

– Что так?

– Образовалась группа недовольных – не нравится народу, что мы плывем в Европу.

– А куда же мы должны плыть, как не в Европу, Петр Петрович? Без Европы нам не обойтись, где бы мы ни поселились, хоть на северном полюсе.

– Я это понимаю, а другие – нет.

– Кто же эти другие?

– Штурман Измайлов и еще несколько человек.

– Ну, пока еще не штурман и даже не штурманский помощник – ученик всего лишь… Много у него сторонников?

– Точно не знаю, но, думаю, человек пять, а то и семь наберется.

Беневский вздохнул и опустил голову, подмятый невеселыми мыслями.

– И чего же они хотят? – тихо спросил он.

– Часть недовольных требует вернуться, вторая часть – осесть на одном из райских островов, не заходя в Европу.

– Глупцы! – Беневский осуждающе покачал головой. – В Европе, в частности, в Париже, должны побывать хотя бы некоторые из нас, чтобы обо всем договориться. Кто тебе сообщил о заговорщиках, Петр Петрович?

– Митяй Кузнецов случайно услышал разговор.

– Митяй – человек верный, – Беневский еще раз вздохнул, взялся за кувшин с водкой, налил в плошку себе, налил Хрущеву, – Митяй врать не станет… Ладно, подождем, что будет дальше, – Беневский поднял свою плошку, стукнул ею о край плошки Хрущева, – подождем…

– Если эти люди возьмут верх, то нас вздернут на реях.

– Не вздернут, – спокойно проговорил Беневский, – не успеют.

Скверная новость, принесенная Хрущевым, вскоре получила подтверждение. Поскольку Алеша Устюжанинов подружился с верными помощниками охотниками Митяя Кузнецова, промысловыми лайками Графом и Маркизой, то на ночь ушел спать к ним: боялся, как бы кто-нибудь не обидел собак – народу-то на корабле много, забрался под перевернутую шлюпку, бросил под себя шкуру, по одну сторону его улегся Граф, по другую Маркиза – тепло было. Алеша очень быстро уснул.

Проснулся он от того, что на шлюпку сели двое, разместились на ней поудобнее и завели негромкий разговор. Слышимость была отличная, каждое словечко звучало очень отчетливо, будто было произнесено прямо в ухо. То, о чем говорили эти двое, насторожило Алешу.

Один из говоривших был Паранчин, не узнать его было просто невозможно: быстрая, чуть шепелявая речь Паранчина была известна каждому, кто находился на галиоте, второй говоривший… Устюжанинов напрягся, пытаясь угадать, и через некоторое время понял, что это – Измайлов, один из штурманов.

– Поляка, предводителя нашего, надобно убить, а с ним и Петьку Хрущева, – проговорил Измайлов негромко, прикрывая рот ладонью, – если этого не сделаем, то с другими не справимся…

– Согласен, – сказал Паранчин, – без этого нас и назад, на Камчатку, не пустят.

– Плохо то, что народу с нами пока мало, – Измайлов вздохнул, – люди с «Екатерины» – это хорошо, но было бы лучше, если бы к нам примкнули два-три охотника…