Король Красного острова

Попутный ветер был крепок, тугие паруса даже трещали от напора. Прошло еще немного времени и количество акул, следовавших за лодкой, увеличилось вдвое, теперь их было четыре.

– Хотите нами позавтракать? – довольно добродушно поинтересовался Плантен. – Вот вам! – он вскинул руку, увенчанную красноречивой фигурой – добротной фигой – вот! – И на всякий случай коснулся пальцами рукоятей пистолетов.

Они плыли до вечера, вечером пристали к берегу, там разожгли костер и подкрепились вяленым мясом, еду запили пальмовой водкой, налитой в калебас – высохший плод тыквенного дерева, имеющий бутылочное горло, которое было удобно затыкать пробкой.

Калебасы у буканьеров, как заметил Устюжанинов, были в ходу самые разные, в том числе очень большие и очень маленькие – любых размеров, тыквенные деревья росли по всему острову, поэтому, надо полагать, проблема водочной посуды на Мадагаскаре была решена на целый век вперед.

Плантен пил водку с удовольствием, капитан Жорж с командой не отставал от него, даже Сиави и тот пару раз с удовольствием поднес ко рту бутылку-тыкву, очень скоро все захмелели, подняли шум, ожесточенно шлепали по телу, уничтожая комаров – ну будто из пистолетов палили.

Все веселились, а Устюжанинову было грустно: скоро он расстанется с Сиави. Он сидел у самого костра, близко к огню и вглядывался в извивающиеся жаркие языки пламени, танец пламени был завораживающ, манил к себе, призывал самому стать огнем, но этого делать было нельзя.

Наконец Плантен вытряс из калебаса на ладонь несколько последних капель водки, слизнул их языком и проговорил громко:

– Финита!

От этого слова даже костер сделался ниже, а над головами людей, не боясь дыма, повисли мелкие, очень кусачие комары.

Спали не на земле, а в лодке, на воде, накрывшись плотными одеялами.

Чтобы не допекали комары, Устюжанинов сделал курник, – как на Камчатке, в тундре, – взял глубокую глиняную чашку, накидал в нее деревяшек, гнилушек, щепок, вниз, на дно положил углей из костра, дым поднялся такой, что всех комаров в округе как ветром сдуло, ни одного пискуна не осталось.

– Надо же, такая простая вещь, а как здорово действует, – сказал Плантен, аккуратно приподняв чашку и подержав ее на весу. – Ни одного комара над головой… Надо же! Правильно считается: сто лет живи – сто лет учись! Й-йэх! – он завернулся в одеяло и склонил голову на дно лодки. Его примеру последовали остальные.

Утром двинулись дальше.

Небо было безоблачным, бездонным, оранжевым от солнца, спозаранку взметнувшимся над океаном.

Недалеко от берега резвились летучие рыбы, целая стая, – со слепящей скоростью, дорого сверкая чешуей, они выскакивали из воды и неслись над мелкой рябью волн, открытыми ртами ловили лучики солнца и, пролетев добрую сотню метров, вновь шлепались в воду.

Устюжанинов невольно залюбовался этой картиной.

Ветер, как и вчера, был попутный, хотя и не такой резвый. Вчера они плыли быстрее.

В полдень Плантен пристал к заросшей густым кустарником скале, под которой располагалась небольшая, очень уютная бухта с теплой голубой водой.

Сквозь голубизну проглядывали мрачные чернильные пятна – в бухте было много морских ежей, они грелись на просвечивающем сквозь воду солнце, распушив свои длинные острые иглы.

Наступить на ежа было опасно – потом не менее месяца придется скакать на одной ноге: иглы, застряв в коже, обламывались под корешок и пока обломки не рассасывались в теле, нельзя было передвигаться без костыля. И боль была сильная, Устюжанинов знал это по себе: однажды наступил на ежа. Ловил рыбу на Иль-де-Франсе и на мелкотье неосторожно спрыгнул с лодки в невинную голубую воду…

Плантен подтащил лодку за веревку к узкой береговой кромке, огибающей скалу.

– Ну все, друзья, – проговорил он негромко и даже печально, ровный твердый голос у него даже дрогнул, – с вами хорошо, но… прощаться надо – пришла пора, – он поднял голову, осмотрел скалу, к которой они пристали, махнул рукой, – за этой горой – порт Дофин, а мне… мне на глаза здешнему начальству лучше не показываться. Мы с Сиави поплывем дальше, – он оглядел всех и шагнул к Устюжанинову. Обнялся с ним, похлопал по спине. – Прощай, дружок… Мы еще увидимся, чует мое сердце. Спасибо за интересный рассказ о твоей родине.

Устюжанинов ощутил, что на глаза его вот-вот навернутся слезы – не ожидал, что так раскиснет. Благодарно покивал. Губы у него подрагивали мелко, в горле сидела какая-то теплая каша. Плантен перешел к капитану Жоржу, а к Алеше подступил Сиави. Он тоже был расстроен, и губы у него так же, как у Устюжанинова, подрагивали.

– Помни об амулете, который я тебе подарил. Если будет плохо, птица вурума-хери тебе поможет.

Устюжанинов растроганно кивнул в ответ.

Через несколько минут Плантен запрыгнул в лодку и длинным веслом-правилом оттолкнулся от берега. Действовал он энергично, ловко, ему помогли два гребца, взятые из деревни, Плантен поднял парус, и лодка проворно заскользила по голубой поверхности океана. С берега было видно, как к ней пристроилась крупная, с высоко вздернутым спинным плавником акула.