Когда Питер Марлоу наклонился, Мак приподнялся и прошептал ему на ухо:
– Конденсатор для связанных контуров, триста микрофарад.
– Так лучше? – спросил Питер Марлоу, когда Мак снова откинулся назад.
– Отлично, парень, гораздо лучше. Теперь проваливайте отсюда. От всех этих глупых разговоров я совсем выдохся.
– Уверен, эти глупые разговоры развлекают вас, старый вы хрыч.
– Полегче со стариками, puki ’mahlu.
– Senderis, – попрощался Питер Марлоу и вышел на солнце.
«Конденсатор для связанных контуров, триста микрофарад. Что, черт возьми, такое микрофарада?»
Ветер дул от гаража, и до него донесся сладкий запах бензина, масла и смазки. Он присел на корточки у тропинки, на клочке травы, и наслаждался этим запахом. «Бог мой, – думал он, – запах бензина будит воспоминания. О самолетах, и о Госпорте, и о Фарнборо, и еще о восьми других аэродромах, и о „спитфайрах“, и о „харрикейнах“.
Но сейчас я не буду думать о них, я буду думать о приемнике».
Он сменил положение, сев в позу лотоса: правая ступня к левому бедру, левая ступня к правому бедру, руки на коленях, пальцы рук сведены вместе и повернуты внутрь. Он сидел так часто. Эта поза помогала думать. Когда проходила первоначальная боль, тело обретало покой и мысли текли свободно.
Он сидел тихо, едва замечаемый проходящими мимо людьми. Не было ничего необычного в том, что человек сидит в такой позе под полуденным солнцем, загоревший дочерна и одетый в саронг. Ничего странного в этом нет.
«Я знаю, что должен достать. Любым способом. В деревне непременно должно быть радио. Деревенские жители, как сороки – они собирают все подряд». И он рассмеялся, вспомнив свою деревню на Яве.
Он нашел ее, бродя по джунглям, измученный, скорее мертвый, чем живой, вдалеке от дорог, которые пересекали Яву. К одиннадцатому марта он прошел много миль. Войска на острове капитулировали восьмого марта. Это было в сорок втором году. Три дня он скитался по джунглям, искусанный насекомыми, истерзанный колючками и пиявками, сосущими его кровь, измокший под дождями. Он не встретил ни единого человека с тех пор, как ушел с аэродрома в северной части острова, где около Бандунга базировались истребители. Он ушел от своей эскадрильи – вернее, от того, что от нее осталось, – и от своего «харрикейна». Но перед тем, как скрыться, он устроил своему самолету, искореженному, изуродованному взрывом бомбы, погребальный костер. Человек, по крайней мере, имеет право кремировать своего друга.
К деревне он вышел на закате. Яванцы, окружившие его, были настроены враждебно. Они не тронули его, но держались недружелюбно. Они молча смотрели на него, и никто не пошевелился, чтобы помочь.
– Не дадите ли мне какой-нибудь еды и воды? – спросил он.
Молчание.
Потом он увидел колодец, подошел к нему, сопровождаемый сердитыми взглядами, и напился. После этого сел и стал ждать.
Деревня была маленькой, хорошо укрытой джунглями. Она казалась довольно богатой. Дома, окружавшие небольшую площадь, стояли на сваях и были сделаны из бамбука и травы. Под домами держали свиней и кур. Около большого дома был загон для скота, а в нем пять буйволов. Все это говорило о том, что деревня зажиточная.
Наконец его привели в дом вождя. Молчаливые туземцы проводили его по ступенькам, но в дом не вошли. Они сидели на веранде, слушали и ждали.
Вождем был хмурый тощий старик с орехово-коричневой кожей. В доме, как во всех домах, была одна большая комната, перегороженная плетеными циновками на несколько маленьких закутков.
В центре комнаты, отведенной для еды, разговоров и медитаций, стоял фаянсовый унитаз с сиденьем и крышкой. Он стоял на почетном месте на плетеной циновке. Перед унитазом на еще одной циновке сидел на корточках вождь. Взгляд его был пронизывающим.
– Что тебе надо? Туан! – И слово «туан» прозвучало как обвинение.
– Я хотел бы попросить еды и воды, сэр, и, если можно, ненадолго задержаться, чтобы отдохнуть.
– Ты называешь меня «сэр», когда три дня назад ты и другие белые называли нас вогами и плевали в нас?
– Я никогда не называл вас вогами. Меня послали сюда, чтобы попытаться спасти вашу страну от японцев.
– Они освободили нас от отвратительных голландцев! Так же, как они освободят весь Дальний Восток от белых империалистов!
– Возможно. Но я думаю, вы пожалеете о том дне, когда они пришли!
– Убирайся из моей деревни! Убирайся вместе с остальными империалистами! Убирайтесь, пока я сам не позвал японцев!
– Сказано: «Если придет к тебе странник и попросит приюта, дай ему это, и получишь ты благословение Аллаха».
Вождь смотрел на него изумленно. Орехово-коричневая кожа, короткий жакет баджу, пестрый саронг и головная повязка – все освещенное приближающимися сумерками.
– Откуда ты знаешь Коран и слова Пророка?
– Да славится имя его, – сказал Питер Марлоу. – Коран переводился на английский в течение многих лет многими людьми.
Он боролся за свою жизнь. Он знал, что, если сумеет остаться в деревне, может найти лодку, на которой уплывет в Австралию. Он не умел управлять парусной лодкой, но стоило рискнуть. Плен был равносилен смерти.