Король крыс

– Рад вас видеть, Дон.

Кинг показал на кровать:

– Садитесь, Дон. Нам надо немного поработать.

Питера Марлоу удивляло, что американские рядовые и офицеры с такой непринужденностью называют друг друга по именам. В этом не чувствовалось ни неуважения, ни подхалимства, это казалось почти естественным. Он замечал, что приказам Брафа всегда подчинялись, хотя все в глаза называли его Доном. Удивительно.

– В чем заключается работа? – спросил Браф.

Кинг вытащил обрывки простыней:

– Нам придется законопатить дверь.

– Что? – недоверчиво спросил Ларкин.

– Обязательно, – пояснил Кинг. – Когда наша стряпня начнет вариться, может вспыхнуть бунт. Парни учуют запах. Господи, представьте сами! Нас могут разорвать на части. Я подумал, это единственное место, где мы приготовим еду втайне. Запах в основном будет выходить в окно. Если мы, конечно, плотно заткнем дверь. На улице мы не могли бы готовить, это уж точно.

– Ларкин был прав, – серьезно заявил Мак. – Вы гений. Я бы никогда об этом не подумал. Поверьте мне, – добавил он, смеясь, – с этого момента американцы – мои друзья!

– Спасибо, Мак. Теперь нам лучше приняться за дело.

Гости Кинга полосками ткани законопатили щели вокруг двери и закрыли в ней решетчатый глазок. Кинг проверил их работу.

– Хорошо, – заключил он. – А что будем делать с окном?

Они посмотрели на небольшую зарешеченную часть неба, и Браф сказал:

– Оставим все как есть, пока похлебка не начнет кипеть. Потом мы заткнем окно и будем терпеть, сколько сможем. А после опять ненадолго откроем его. – Он огляделся по сторонам. – Я считаю, что время от времени мы можем выпускать запах наружу. Как индейский дымовой сигнал.

– На улице есть ветер?

– Будь я проклят, если это заметил. Кто-нибудь знает?

– Эй, Питер, подсади-ка меня, парень, – сказал Мак.

Мак был самым маленьким из всех мужчин, поэтому Питер Марлоу позволил ему встать на свои плечи. Мак лизнул палец и выставил его наружу сквозь прутья решетки.

– Поторопитесь, Мак, бога ради, – вы ведь, понимаете, не цыпленок! – крикнул Питер Марлоу.

– Я проверяю, есть ли ветер, вы, молодой негодяй! – И он снова лизнул палец и выставил его наружу.

Мак был так поглощен этим занятием и выглядел так нелепо, что Питера Марлоу начало трясти от смеха. Ларкин присоединился, они корчились от хохота. В результате Мак свалился с высоты шести футов, ободрал ногу о бетонную койку и начал чертыхаться.

– Поглядите на мою чертову ногу, чтоб вас всех! – ругался Мак, задыхаясь. Царапина была небольшой, но показалась струйка крови. – Я почти содрал всю кожу с этой чертовой ноги.

– Послушайте, Питер, – простонал Ларкин, держась за живот, – у Мака есть кровь. Я всегда думал, что у него в венах только латекс!

– Идите к дьяволу, негодяи, ’mahlu! – раздраженно сказал Мак, потом приступ хохота охватил и его. Он встал, сгреб в охапку Питера Марлоу и Ларкина и запел: – «Хоровод среди роз, руки полны цветов…»

А Питер Марлоу схватил за руку Брафа, Браф – Текса, и цепочка мужчин, возбужденных песней, раскачивалась вокруг кастрюли, Кинг же, скрестив ноги, сидел позади.

Мак разорвал цепочку:

– Аве, Цезарь! Собиравшиеся поесть приветствуют тебя.

Они все как один отдали ему честь и свалились в кучу.

– Питер, слезьте с моей чертовой руки!

– Вы мне заехали по яйцам ногой, негодяй! – ругал Ларкин Брафа.

– Извините, Грант. О боже! Я не смеялся так уже много лет.

– Эй, Раджа! – окликнул Питер Марлоу. – Думаю, всем нам надо помешать один раз варево, на счастье.

– Поступайте, как считаете нужным, – ответил Кинг.

Ему было чертовски приятно, что эти парни так развеселились. С серьезным видом они выстроились в очередь, и Питер Марлоу помешал варево, которое уже нагрелось. Мак взял ложку, помешал и прочитал над ним непристойную молитву. Ларкин, чтобы не отставать, начал помешивать, приговаривая:

– Кипи, кипи, кипи и закипай…

– Вы спятили? – воскликнул Браф. – Цитирует «Макбета»! Ради бога!

– В чем дело?

– Это сулит несчастье – цитировать «Макбета». Как свистеть в театральной уборной.

– Неужели?

– Каждому дураку это известно!

– Будь я проклят. Ничего об этом не знал. – Ларкин нахмурился.

– Во всяком случае, вы процитировали неверно, – сказал Браф. – «Пламя, прядай, клокочи. Зелье, прей! Котел, урчи!»[18]

– А вот и не так, янки. Я знаю Шекспира!

– Спорим на завтрашнюю порцию риса?

– Послушайте, полковник, – вмешался насторожившийся Мак, зная склонность Ларкина к азартным играм, – никто так просто не бьется об заклад.

– Я прав, Мак, – отрезал Ларкин, но ему не понравилось самодовольное выражение лица американца. – Почему вы так уверены в своей правоте?

– Пари? – спросил Браф.

Ларкин секунду подумал. Он любил азартные игры, но завтрашняя порция риса была слишком большой ставкой.

– Нет. Я поставлю свою порцию риса за карточным столом, но будь я проклят, если поспорю на нее из-за Шекспира!

– Жаль, – сказал Браф. – Мне бы пригодилась дополнительная порция. Это четвертое действие, картина первая, строка десятая.

– Откуда, черт возьми, вам это так точно известно?