– Вы знаете позицию своего отца: женщины не имеют никакого отношения к деньгам или финансам. Может, неблагоразумно сообщать вам об этом, но ваш отец изменил завещание, после того как на сцене появилась Алекс Шифтен. Первоначально он планировал оставить Джин два миллиона в виде кредита, которым управляла бы фирма или ее будущий муж. Но при появлении Алекс… Вы представляете, что чувствовал ваш отец.
– Он знал, что они спали вместе?
– Он подозревал.
– И поэтому вычеркнул Джин из завещания.
– В основном.
– Джин это знала?
Хэмбли пожал плечами, но не ответил на вопрос.
– Люди порой странно распоряжаются своими деньгами, Ворк. Они используют их по-своему.
Я почувствовал электрическое покалывание, когда представил, что Хэмбли ничего не скажет относительно Джин.
– Еще что-то, не так ли?
– Кредит для вас, – начал Хэмбли, уже сидя.
– Что о кредите?
– Вы будете пользоваться полным, освобожденным от налогов доходом от этих денег до достижения возраста шестидесяти лет. Эти деньги должны обеспечить прибыль по крайней мере миллион долларов в год. В шестьдесят лет вы получаете всю сумму.
– Но? – Я почувствовал ловушку.
– Есть некоторые условия.
– Какие именно?
– От вас требуется не прекращать адвокатской практики до этого возраста.
– Что?
– Этот пункт совершенно ясен, Ворк. Для вашего отца было важно, чтобы вы продолжали заниматься адвокатской практикой, чтобы вы удержали свое место в обществе и в профессии. Он боялся, что, как только он оставит вам деньги, вы можете совершить что-то безрассудное.
– Например, стану счастливым?
Хэмбли проигнорировал откровенный сарказм, который, должно быть, прозвучал в моем голосе. Даже из могилы отец пытался диктовать мне условия, чтобы манипулировать мною.
– Он не был оригинальным в этом, – заметил Хэмбли. – Но он очень оригинален в другом. Эта фирма будет действовать как опекун. Она будет над нами, – сказал он с еле заметной улыбкой, – надо мной, фактически определять, действительно ли вы активно занимаетесь адвокатской практикой. Например, одно из требований: вам следует выставлять счет на оплату по меньшей мере двадцать тысяч долларов в месяц с учетом инфляции, разумеется.
– Я сейчас не выставляю и половины такого счета, и вы это знаете.
– Да, – еще одна улыбка. – Ваш отец думал, что это условие могло бы оказаться хорошим стимулом для работы.
– Ни хрена подобного, – выпалил я, и в моем голосе наконец зазвучал гнев.
Хэмбли поднялся во весь рост и наклонился вперед, опираясь руками на стол.
– Позвольте мне разъяснить вам одну вещь, мистер Пикенс. Я не допущу оскорбительного обращения в моем доме. Это понятно?
– Да, – ответил я сквозь зубы. – Я понимаю. Что еще?
– Если вы не будете выполнять требования трастового документа, доход от кредита пойдет в благотворительный фонд Эзры Пикенса. Если в течение любых двух из пяти лет вы не выполните требования трастового документа, кредитование закончится, и весь капитал траста безвозвратно уйдет в благотворительный фонд. Однако, когда вам исполнится шестьдесят лет – при достойном поведении, – полный баланс станет вашим и вы сможете распоряжаться деньгами по своему усмотрению. Разумеется, я предоставлю вам копии всех документов.
– Это все? – спросил я, мой сарказм был столь очевиден, что его трудно было не заметить.
– В сущности, да. Но есть одна последняя маленькая деталь. Если когда-либо станет известно, что вы дали какую-то сумму денег своей сестре, Джин Пикенс, непосредственно или косвенно, кредит закончится и все средства перейдут в благотворительный фонд.
– Это слишком! – воскликнул я, поднялся и стал прохаживаться.
– Таково последнее желание вашего отца в завещании, – возразил Хэмбли, поправляя меня. – Его последнее желание. Мало кто пожаловался бы, услышав о том, что является обладателем пятнадцати миллионов. Попытайтесь посмотреть на все с такой стороны.
– Здесь есть только одна сторона, Кларенс, – сторона моего отца, и она уродливо искажена. – Адвокат начал было говорить, но я оборвал его, наблюдая, как наливается кровью его лицо, поскольку я повысил голос и мое уважение к правилам дома Хэмбли исчезло. – Эзра Пикенс был кривляющимся, манипулирующим другими людьми ублюдком, который никогда не дал и двух кусков дерьма своей собственной дочери и заботился больше о своей тени, чем о крысиной заднице для меня. А теперь он смеется в своей гребаной могиле.
Я наклонился над столом Хэмбли. С моих губ слетала слюна, но я не замечал этого.
– Он был первоклассной жопой, и вы можете не отдавать его денег. Вы слышите меня? Держите их!
Последние слова лишили меня сил. Я никогда не чувствовал такой ярости. На некоторое время воцарилось молчание, которое было нарушено постукиванием по столу сжатых в кулаки рук старого адвоката. Когда он заговорил, его голос был напряженным.