Король-паук

Король разослал людей в Италию, Швейцарию, Шотландию, Савойю для пополнения своей армии. Он предлагал такое жалованье, какое не получал до этого ни один наёмник. Тысячи мужчин вступали в его армию. Но были тысячи и в гиеньской армии, и ещё больше — в английской, и то были ветераны войны Роз. Старые воспоминания об этих жестоких убийцах терзали его. И нужно добавить к этому бургундцев.

Он обратился к Папе с просьбой рассудить их с братом. Папа ответил предложением выпустить кардинала Балю из клетки, которая, насколько известно его святейшеству, была четырёх футов шириной, шести — высотой и восьми — длиной. Король сердито отвечал, что Балю был в заключении лишь несколько месяцев, а теперь содержится в удобной сухой камере в Шатле, что совершенно не отвечает распространённым слухам, и предложил святому отцу прислать миссию по расследованию, добавив саркастически, что его клетки совершенно не такие, как итальянские: гораздо более просторные. Он, конечно, порвал это письмо и написал ещё одно, более дипломатичное. Но не отпустил кардинала, и Папа не стал вмешиваться в его ссору с братом.

Одна из дипломатических акций, о которой упоминалось в письме к Папе, вошла в историю. Людовик приказал точно в полдень всем возносить молитвы о мире. И каждый француз, кто бы он ни был, что бы он ни делал, должен был остановиться и, заслыша, как колокола возвещают поддень, склонить голову и трижды прочитать «Аве Мария».

. Массовые молебны в масштабах всей страны, предписанные королевским указом, прежде известны не были. Людовик настойчиво стучался в райские врата и надеялся быть услышанным. Если даже один молящийся имел шанс, что молитва дойдёт до небес, то у молитв шестнадцати миллионов человек, сливающихся в одну, было в 16 миллионов раз больше шансов.

Не все молились истово, особенно — знать. А вот простые люди, как всегда, хотели мира. Угроза новой, ещё более долгой, более жестокой войны, где будет использоваться другое, более изощрённое оружие, мрачной тучей нависла над землёй. Тысячи людей в мастерских, миллионы — в полях, везде, где только быв слышен колокольный звон, — простые люди Франции обнажали головы, останавливались и молились Пресвятой Богородице. Прекрасному национальному обычаю суждено было продолжать своё существование ещё очень долго, даже после того, как все забыли о том, что вызвало его к жизни, превратились в прах первые поколения участников этих всенародных молебнов, а король, приказавший их учредить, стал легендой.

Сам Людовик не молился Пресвятой Богородице.

Он не обнажал головы, и компания свинцовых святых на его шляпе ходила ходуном, когда его тело содрогалось, не от болезни, а от ярости. Его лицо покрывалось капельками пота вблизи опаляющего жара печи, где палач раскалял свои железные предметы для пыток. Он не слышал колокола Парижа, потому что был глубоко под землёй в тюрьме, и вопли человека, которого жгли раскалённым утюгом, заглушали все иные звуки.

Для палача, которого комендант тюрьмы Шатле нанял на работу, так же как и прежде — его отца, это была обычная работа. Иногда он проявлял небрежность к узникам, но только не сегодня. Ибо никогда ещё король не изъявлял желания присутствовать при допросе узника.

— Может ли он умереть прежде, чем начнёт говорить? — грустно переспрашивал палач. — Конечно же нет, ваше величество! Наш труд не ценят по заслугам. А ведь наша работа вполне законна. У нас есть гильдия, и нам приходится учиться, так же как юристам или хирургам. Эта работа — искусство, ваше величество. Я учился с детства и достиг совершенства. Он даже сознания не потеряет. Он всё скажет, когда предстанет пред судом, на нём и ссадины видно не будет. Я никогда лица не трогаю...

— Тише!

— Я только хотел объяснить...

— Тише! Мне нельзя пропустить ни слова из того, что он скажет. И ты там тоже молчи! — Тюремный капеллан молился слишком громко.

— Я всегда молюсь, ваше величество. Иногда они отходят очень неожиданно...

— У Бога есть острый слух, и дай мне услышать, что этот человек скажет.

Растянутый на дыбе человек, чьё тело ещё дымилось в местах, к которым прикладывали раскалённые докрасна железные прутья, был молодым садовником, служившим в дворцовых садах. Он всегда был надёжным и заслуживал доверия. Шпионы, которые следили за садовниками, докладывали Людовику, что он вёл упорядоченный образ жизни, разве что позволял себе выпить по субботним вечерам. Поскольку с понедельника с утра он был всегда трезв, король не обращал на это внимания. А Шарлотте же он нравился. Он был мастером в обращении с розами.

Этим утром она повела детей с собой в сад — на прогулку, которые были столь редки — Людовик не особенно разрешал их. И тут садовник внезапно выскочил из-за розового куста, который он обрезал, и с ножом бросился на дофина.