— Куда ты собираешься направиться?
— В Гиень, ваше величество.
— В Бордо?
— Может быть.
— Ты с твоей бородой и в элегантном платье довольно хорошо известен, Оливье ле Дэм, — предостерёг его король.
— Никто не узнает ещё одного кривобокого нищего, без бороды, одетого в лохмотья и, — он отвёл глаза, — с подбородком, который не захочется близко рассматривать.
Король сказал, горько вздохнув, подбирая слова:
— Твоё здоровье имеет большое значение для меня и для Франции. По размышлении я решил, что не имею права удерживать тебя.
— Спасибо, ваше величество, — взволнованно зашептал парикмахер. — Я хочу...
— Держи свои замыслы при себе. Но прими мои искренние пожелания успеха твоей миссии, которая, видит Бог, состоит в сборе трав.
— И я их привезу, чтобы доказать, что так оно и есть, клянусь всеми святыми.
Людовик отстегнул кошелёк от пояса.
— Держи, это ускорит твои передвижения.
Оливье взял мешочек без колебаний.
— Несомненно, мне придётся нанять помощников, чтобы собирать травы.
— Я не желаю знать подробности. Я очень занят.
Он не услышал ничего дурного и ничего дурного не сказал. Даже перед Страшным судом, если бы какой-нибудь педантичный ангел обвинил его, он мог сказать:
— Докажи! Я следую букве закона! Докажи, где, когда, словом ли, делом ли, замышлял я каиново преступление? Всё свершилось без моего участия, я ничего не знал!
Пока Оливье отсутствовал, угроза войны приблизилась вплотную. Гонцы Людовика не могли добраться до его брата в Бордо.
Письма из Бургундии перестали приходить. В Англии победивший Эдуард устраивал празднования в честь своей победы — он невероятно любил поесть — в городах, которые поддерживали его, и творил кровавое правосудие над жителями тех городов, которые ему противостояли. Уже было казнено шестнадцать знатнейших людей, и он обратил свой взор на менее знатных.
«И это его-то гербом была белая роза! — подумал Людовик. — Какой же кроваво-красной стала она теперь». Людовик принципиально не любил обжор, инстинктивно ненавидел всех англичан, но всё же признавал, что Эдуард умел навести порядок в хаосе гражданской войны.
Долгое отсутствие Оливье пугало короля. Сначала он говорил себе, что ему недостаёт его расторопной и нежной бритвы и бдительности сторожевой собаки, с которой Оливье стоял на страже его здоровья. Однажды, например, ему показалось, что он простудился. Он просил чашку из сурьмы, решив лечиться тайком, и налил в неё глоток вина. Но голова его была слишком занята другими делами, и вино оказалось не тем, что надо, или стояло слишком долго. Вино горчило — должно быть, у яда такой же привкус, — и на следующий же день у него случилось тяжёлое расстройство желудка. Но потом он понял, что на самом-то деле боится того, что Оливье узнали и поймали. Он не был уверен, что Оливье выдержит пытки. Его трясло при мысли, что тот мог рассказать палачу.
Однажды ночью он услышал знакомое царапанье в тайную дверь своих личных апартаментов. Одетый в лохмотья, снова заросший щетиной, Оливье вошёл в комнату. Он положил замызганную тряпичную котомку, слегка пахнущую обычной мятой, на письменный стол королю.
— Травы, которые я обещал вашему величеству. Благодаря вашей доброте я опять в добром здравии.
Как и брат короля, насколько было известно его величеству. Он снова и снова запрашивал у своих лучших агентов о герцоге Карле Гиеньском. Новости были отрывочными, и точно узнать что бы то ни было представлялось весьма сложным, но ничего необычного не сообщалось.
— Твоя миссия была успешной?
— Да, сир, — в голосе лекаря послышалась победная нотка.
— Я обычно хорошо информирован, но о тебе ничего не было слышно.
— Я рад буду изложить подробно, что я делал там.
— Не нужно.
Но Оливье понял по выражению лица короля, что он вовсе не имел в виду того, что сказал.
— Естественно, я старался не делать ничего подозрительного, что могло быть каким-либо образом связано с вами или с моим отсутствием.
— Есть ли известия о моём брате? — спросил Людовик, словно переменяя тему разговора.
— Герцог Гиеньский ужинает каждый вечер с госпожой де Монсоро, которая румянее и пухлее, чем обычно. Часто с ними ужинает Фавр Везуа, ведающий у него раздачей милостыни.
— Хорошенькая компания, чёрт подери, — раздатчик милостыни и любовница. Она — и есть милостыня?
— Они все трое — хорошие друзья и весёлые собутыльники.
— Плохой брат, плохая женщина и плохой священник!
На следующий же день Оливье ле Дэм официально появился при дворе. Взглянув на него, король перекрестился. Этот хитрец — точно колдун! За одну ночь его борода отросла до пояса — блестящая чёрная, навощённая и уложенная клинышком по обыкновению. Людовик с отвращением вспомнил, что точь-в-точь такие же волосы были у садовника, и не мог заставить себя позволить Оливье его брить.
Цирюльник рассмеялся: