Король плоти и костей

– Мадам, благодарю за оказанную мне честь, танцевать с вами – сплошное удовольствие.

Она прижала руку к необъятной груди – и, несомненно, покраснела бы, если бы кровь ее давным-давно не почернела.

Ярин выпрямился, его зеленые глаза нашли мои – и бог растворился в воздухе, не оставив ничего, кроме осточертевших мне, унылых покоев.

И последнего шепота:

«Мне нравится бродить в твоей голове. А Ньяла?.. Что ж, он убил ее».

Кровь моя заледенела.

– Кто эта Ньяла?

Енош смотрел на меня, и все его показное спокойствие сползало с него, исчезало с каждой пролегающей меж бровями морщиной, показывая проблески чего-то, что скрывалось за надменной стеной безразличия, чего-то, чему я не могла подобрать названия.

– Если я возьму тебя с собой, маленькая, ты пообещаешь мне не пытаться бежать?

– Если пообещаю, ты сгноишь кости моего мужа?

– Нет.

Обещаю.

Ложь уже подрагивала на моих губах, готовая сорваться с них, но я слизнула и проглотила ее. Енош уже сделал из меня шлюху, но я не позволю ему превратить меня еще и в лгунью.

– Тогда я не стану ничего тебе обещать.

Глава 10 Ада

– И, т, о, г, д, а. – Буква за буквой я складываю звуки, как учил меня Енош, водя пальцем по чернилам на пожелтевшей бумаге. – И тогда б, о, г, бог… р, а, з, г… И тогда бог раз… Проклятье! – Я со стоном уткнулась лицом в мягкие шкуры, устилающие мое «гнездо». – Да я за сто лет не прочту эту чертову книгу!

Хуже того, я все еще буду жива, буду, запинаясь, бормотать себе под нос, разбирая буквы, почти неотличимые друг от друга. Если хвостик поднимается от кружка направо, то это «бэ». Если два кружка? «Вэ». Если хвостик идет вниз, это вроде «рэ», только с какой он должен быть стороны? Слева, справа? И какому только дураку пришла идея придумать буквы и набить ими книги?

– Терпение, мое маленькое сокровище. – Енош лежал в гнезде рядом со мной, подложив руку под голову. Лениво шевельнувшись, он заправил мне за ухо выбившуюся прядь. – Ты отлично справляешься.

Ненавижу, когда он меня хвалит!

Ненавижу, потому что что-то внутри меня впитывает эту похвалу, как растрескавшаяся земля впитывает струи хлынувшего после долгой засухи дождя. «Ты отлично справляешься» – звучит куда лучше, чем «Тебе снова не удалось забеременеть».

Я коснулась пальцем самоцвета в форме слезинки на моем ошейнике:

– Что это за камень?

– Бриллиант.

Наклонив голову, так что подбородок уткнулся в грудь, и сильно-сильно скосив глаза, я кое-как разглядела живое темно-голубое мерцание.

– Где ты его достал?

– В доме царя Назамеха. Там никого не осталось, они погибли давным-давно, во время одной из многочисленных стычек из-за земель, богатства… и власти.

– Он дорогой?

– Мне он дорог потому, что это цвет твоих глаз – цвет моря между Килафскими горами до того, как тамошняя земля раскололась и затонула тысячу лет назад. – Рука его огладила изгиб моего бедра, и тысячи черных перьев всколыхнулись, когда он поднялся. – Но – да, смертные сочли бы его бесценным.

Я никогда не носила ничего ценного, ничего дорогого. И сама не представляла ни для кого никакой ценности – ни для кого, кроме папы, хотя овдовевшая дочь – тяжелое бремя. Мужья щедры лишь когда сеют семя, зачиная детей, но когда в дверь стучится повитуха, они крайне скупы. И то, что некоторые полагали, что мое бесплодие может быть заразным, делу нисколько не помогало…

Енош накинул прямо на голое тело черный кожаный камзол с высоким воротом и костяными пуговицами, вырезанными в виде черепов.

– Пора.

У подножия помоста заклубилось облако костяной пыли. Облако быстро уплотнялось, принимая легко узнаваемую форму лошади. Вначале возник скелет (при этом моя цепь, лежавшая на ступенях, рассыпалась), скелет обтянула тонкая кожа, кожа покрылась тусклой волосяной порослью, поросль обернулась лоснящейся смоляной шкурой.

Я встала, отряхнула подол, расправляя черные перья платья.

– Что это?

– Ярин ждет нас.

У меня душа ушла в пятки:

– Нас? Ты… ты берешь меня с собой?

– Я предпочитаю, чтобы ты была под боком, там, где я смогу за тобой присматривать. Это лучше, чем, вернувшись домой, обнаружить разбитый ошейник и разбросанные по двору куски трупов. – Он подошел ко мне (царственное лицо в обрамлении иссиня-черных волос), заключил в объятья и прошептал: – Будет больно всего секунду, маленькая моя.

Сердце мое споткнулось – и тут же подпрыгнуло к самому горлу.

– Нет, пожалуйста, Енош. Не делай этого…

– Ш-ш-ш-ш… – Тепло окутало меня, внушая одеревеневшим мышцам ложную легкость. – Как только вернемся, я все исправлю.

Кр-р-р-ак.

Затрещали, ломаясь, кости.

Боль, пронзив голени, ударила в голову, обожгла плоть, едва не лишила сознания. Я пошатнулась, захрипела, втягивая в себя воздух, захлебываясь собственной слюной и…

– Все-все-все. Я уберу боль.

Енош поймал меня, снес на руках с помоста и посадил на спину лошади.

Я подтянула шлейф платья, и кислая желчь подкатила к горлу при виде костяных шпор, впившихся изнутри, до желтизны растянувших кожу на моих голенях.

– Ничего другого мне и не следовало от тебя ожидать, гребаный ты ублюдок!