Король плоти и костей

Что толку держать обещание, если умрешь, пытаясь его исполнить? Мул и провизия. Непромокаемый плащ с капюшоном. Еще шарф, чтобы скрыть лицо. Вот и все, что мне нужно, чтобы подготовиться к путешествию к Бледному двору. Может, три дня отдыха, пока плечо…

Бух. Бух.

Бух, бух, бух.

Я обернулась.

И нахлынувшая паника сковала мне ноги холодом – землю устилали неподвижные ряды трупов.

Еноша взяли в плен.

* * *

Скорчившись за бочками, в кромешной тьме, я ждала, слушая знакомые крики ночного сторожа Хемдэйла – он сообщал час и зажигал немногочисленные масляные фонари. Вскоре голос его растворился в густом тумане, стелющемся между зданиями, и теперь в ушах у меня гулко стучало лишь собственное сердце.

Три.

Два.

Пора!

Я выскользнула из-за бочки и торопливо зашагала по мостовой. Вскоре брусчатка под ногами сменилась ракушками, похрустывающими под моими истершимися подошвами, когда я украдкой обогнула собственный дом и юркнула в кусты под окном.

Из-за ставень доносился храп. Я просунула в щель веточку и отодвинула щеколду. Открыла ставни (петли пронзительно заскрипели) и ощупала раму в поисках опоры. Поскольку одна моя рука по-прежнему висела, вялая и онемевшая, потребовалось несколько попыток, чтобы дотянуться до подоконника. Но я все-таки дотянулась и, извиваясь всем телом, залезла в дом, ободрав ребра и стукнувшись бедром о твердый подоконник. А потом упала на пол. Острая боль вновь скрутила все тело, заставив забыть о ноющих натертых ногах.

Но храп продолжался как ни в чем не бывало, и я пошарила по столу в поисках свечи. Красные угольки привели меня к очагу, и я запалила фитилек. Помещение озарили слабые отблески пламени. Большую часть комнаты занимал мой ручной ткацкий станок, и я осторожно обошла его, направляясь к папиной кровати.

Нос щекотала вонь прелой соломы, такая чужеродная после того, как меня два месяца кряду согревали самые мягкие шкуры, и что-то внутри меня взбунтовалось. Все пахло не так, неправильно; в воздухе, который я вдыхала, совсем не было привычного запаха присыпанного пеплом снега, и от этого сердце мое упало. Неужели Еноша сожгут на костре?

Я невольно замотала головой.

Нет никакого смысла размышлять об этом.

В итоге Енош все равно останется жив.

Хотя мне может повезти меньше.

Я опустилась на колени у папиной кровати и занесла руку над его ртом, на тот случай, если ему вздумается закричать:

– Па. – Он причмокнул морщинистыми губами, но глаз не открыл, и я попыталась снова: – Папа. Проснись. Это я… Ада.

Он сел резко, со стоном, скомкав залатанное одеяло. О том, что он закричит, мне беспокоиться не стоило – он сразу прижал одеяло ко рту, и шерсть заглушила яростный кашель, от которого взъерошенная седина на его макушке затряслась. Приступ сопровождался запахом крови: так пахнет согретый в кулаке ржавый гвоздь.

Я поднесла свечу ближе, и в тусклом свете разглядела множество бурых пятен на прикрывающей солому простыне. Желудок скрутило узлом.

Отцу стало хуже.

Много хуже.

– Ада…

В горле папы заклокотала кровавая слизь, и я вскинула на него глаза:

– Давай тихонько, а то меня найдет ночная стража.

– Ох, девочка… – Окровавленные губы моего старика тряслись, глаза казались стеклянными. – Где ты была? Что с твоим лицом? Несколько дней всадники выезжали на поиски мула, но так и не… не нашли тебя, и… – Он прищурился, глядя на мою шею, и я сразу вспомнила о своем ошейнике. – Ради Хелфы, что это на тебе?

– Тс-с-с, я все расскажу. – Хотя и не знаю как. – Только сперва согрею немного воды, найду тряпицу, спирт и обработаю раны. Но… – Я стянула с ушибленного плеча изодранное платье. – Мне потребуется твоя помощь. Нужно будет вправить сустав – помнишь, как тогда, с Уильямом?

Его губы сжались в тонкую линию, когда он, кряхтя, поднял с кровати старые затекшие кости.

– Тебе еще надо зашить щеку, но все равно останется уродливый шрам. Где ты была, Ада? Почему не послала весточку? Меня терзало горе, терзала вина, но этот мул… я ничего не мог сделать, не мог удержать его.

Я покачала головой, не зная, с чего начать.

– Нет, па, ты ничего не мог сделать. Но послушай, я не могу оставаться в Хемдэйле. Зашей меня, как сможешь, а я пока постараюсь все объяснить.

Я раздувала огонь, грела воду в чайнике над очагом, искала иголку и нитки, а тишина становилась все напряженнее. Как я могу объяснить, что случилось, если мысли в голове путаются, а под ребрами разбухает пустота?

Понизив голос, чтобы сторож не услышал и не заподозрил чего, я рассказала папе все. Ну, почти все, опуская те части, которые заставили бы любого богобоязненного человека осенить себя знаком Хелфы.

– И мы обвенчались в маленьком храме, – так я закончила свое повествование.

Седые брови папы сошлись на переносице:

– И ты стала женой этого… существа – во всех смыслах слова?

Прикусив изнутри щеки, я кивнула.

– Он не существо, па. Он бог. И… я дала клятву.

– А прежде, чем этот ужасный… бог, известный своими жестокостями, вырвал у тебя клятву… – Последовала тяжелая пауза, пока он калил иголку на огне. Меня пробрала дрожь. – Он прикасался к тебе? Он… принуждал тебя к чему-то?