Король русалочьего моря

Голос Му Гуан врезался в шум их свары как горячий нож в масло. Словами их учительница не ограничилась: она бесстрашно вступила в кучу-малу и растащила их – Ксандера, его иберийских противников, а также всех остальных присоединившихся – как сцепившихся псов.

– И подумать только, этим людям я дала в руки оружие, – отрезала она. – Так, кто тут зачинщики? Ван Страатен, Геваро-Торрес – вон с урока!

– Но профессор, – начал немного отдышавшийся Хуан.

Му Гуан не удостоила его и взглядом.

– Будете бегать вокруг главного корпуса. Всё оставшееся время. Вон!

***

После звеневшего сталью и гудевшего от защитных заклятий фехтовального зала – и даже шелестящего осенними листьями парка – очередной кабинет был почти оглушающе тихим. Шагнувший за порог первопроходцем Франц едва не наступил на чучело крокодила, лежавшее на пути, качнулся назад, и в дверях образовалась небольшая куча-мала, пока самые решительные выясняли, кому идти первым, а самые любопытные заглядывали им за плечо.

Наконец разобрались и стали заходить – аккуратно, чтобы не наступить на чучело и не снести что-нибудь. Последнее оказалось нелёгкой задачей: длинные полки вдоль стены и огромный, царивший над кабинетом стол уставляли разнообразные сосуды – бутылки, колбы, пробирки и трубочки самых разных цветов, наполненности и запыленности. Окна были распахнуты настежь – многие из учеников ежились – но в кабинете всё равно витал еле уловимый и таинственный запах. Адриано, принюхавшийся к нему особенно страстно, споткнулся-таки о чучело – и шарахнулся в сторону, когда зелёная страхолюдина вдруг разинула пасть и рванулась к нему.

– Спокойно, Рудольф.

Неожиданно оказавшийся живым крокодил послушно захлопнулся и с деловитой важностью прошествовал прочь, не обращая внимания на ноги, которые торопливо убирались с его пути. А тот, кто им столь непринуждённо распоряжался, оторвался от книги и выпрямился. Роста он был невысокого, высотой лба был обязан лысине, да и остатки волос были седыми и уже тонкими; на лице выделялись разве что длинный острый нос и ямочка на круглом подбородке.

– Здравствуйте, дамы и господа. Не толпитесь там… выбирайте, где вам удобнее.

Латынь его была хорошей, уверенной и чистой – но вот легчайший акцент показался Ксандеру даже не просто знакомым, а прямо-таки родным.

– Мое имя Ян Баптист ван Гельмонт, – немедленно же развеял все сомнения мягкий, чуть журчащий, голос учителя. – Да, – он кивнул в сторону тут же застывших иберийцев, – именно так. Я нидерландец.

Последнее слово он произнес вовсе не на латыни, и это Nederlander упало в тишину, как камень в омут. Все молчали: иберийцы – так, будто он сказал непристойность, фламандцы – так, будто услышали глас с небес, а остальные – выжидательно, то ли не веря ушам, то ли любопытствуя, что будет дальше.

Профессор их не разочаровал.

– Поэтому, – всё так же мягко продолжил он, – в моем классе извольте обойтись без глупостей, предупреждаю вас заранее. Я буду оценивать вас по тому, сколько интеллекта и готовности учиться помещается в ваших головах, а не по тому, откуда вы родом. И в стенах этого кабинета иной иерархии я не потерплю.

И он подмигнул Катлине, пожиравшей его блестящими глазами.

– Сеньор, – сухо заявила Белла, – такой страны, как Нидерланды, не существует.

Губы профессора тронула тень улыбки.

– Видите ли, мевроу, – глаза Беллы распахнулись до размера блюдца при этом обращении, – когда я родился, Вильгельм Молчаливый и король Филипп ещё уточняли этот вопрос, поэтому я сохраняю за собой право оставаться при своем мнении. Может быть, кому-то из вас удастся убедить меня в обратном, используя доводы разума. Пока же вам и вашим соотечественникам я предоставлю замечательную возможность – доказать свое превосходство заслугами не давно умерших предков, а собственными. Согласитесь, это вдвойне ценно!

Ксандер мгновение опасался, что сеньора вспыхнет, но Белла только поджала губы в нитку и села на ранее выбранное место рядом с Одилью, с которого вскочила, когда профессор ван Гельмонт представился. Остальные иберийцы тоже сели: молодые люди – угрюмо посверкивая глазами, а вот Алехандра – поглядывая на новоявленное чудо с кокетливым интересом. Ксандеру стало тепло и весело, и он чуть прикусил губу – ещё не хватало рассмеяться.

– Кстати, – вдруг сказал профессор, – вы вот свели знакомство с моим Рудольфом… есть ли у вас идеи, в честь кого он назван?

Ксандер враз посерьёзнел.

– Рудольф Богемский? – предположил он в воцарившееся молчание.

Ван Гельмонт одарил его удовлетворенным кивком.

– Неплохо, вполне логичное предположение. Ваше имя? Вы учтите, господа и дамы, – сообщил он тут же классу, – поначалу я буду просить вас представиться.

– Ксандер ван Страатен…

– Вот оно как, – профессор чуть пожевал губами, думая. – Прекрасно. К несчастью, ваше предположение, хоть и логично, но ложно – я, признаться, думал о Рудольфе Гоклении; мы с ним много спорили… ну да это потом. Начнем, пожалуй, с азов…

***

– Эй, фламандец!