Король с большой дороги (СИ)

- Перед вами Риддерк из Стылоборья, бастард сэра Альтарфа, который, как мне думается, погиб от меча Кривоносого этой весной на Антаресском тракте. Если господин Роберт не трус, пусть сразится со мной в честном поединке. Взываю к остаткам его благородства от имени человека низкорожденного, однако получившего должные представления о правде и справедливости.

- Теперь послушай меня, бастард, - сухо произнес мужчина, кривя обветренные губы. - Если ты желал досадить Роберту, то следовало поступить на службу к графу Кендалю или барону Эдмунду Шестипалому, но уж точно не тащиться сюда.

- Дайте хотя бы взглянуть в глаза убийцы перед тем, как лишите жизни!

Отрицательно мотнув головой, комендант сжал кулаки:

- Ты безрассудно смел и безнадежно глуп.

Он ударил меня в челюсть с такой силой, что опрокинул навзничь. Когда затылок соприкоснулся с выложенной булыжниками дорогой, боль ослепила и оглушила; я потерял сознание, провалившись в темную бездну, где нет ни красок, ни звуков, ни запахов.

Глава вторая.

Одни религии чтят мучеников, другие - палачей.

(Ежи Лец)

Где я очнулся, можно было понять по одному только смраду. От удушливой вони нечистот, запахов прелой соломы, скисшей капусты и дохлых крыс ком подкатил к горлу, а на глазах выступила влага. Через пару мгновений удалось приподнять гудящую от боли голову, чтобы осмотреться. Сознание услужливо подсунуло картинки недавнего прошлого: крепкие парни тащат меня по вырубленному в скале подземелью.

Казематы замка поистине огромны. Лестницы и переходы соединяют освещенные факелами туннели, в которых наличествуют разноразмерные камеры. В одних можно только сидеть, согнувшись и изнывая от холода, в других - стоять и даже бродить. Первые предназначены для всякого сброда, вторые - для людей знатного происхождения.

Узилище, куда поместили меня, было достаточно просторным, с тремя сплошными стенами и одной решетчатой, выходящей в коридор, но не имело ни лежака, ни окна. Тусклый свет все же позволил разглядеть в углу охапку соломы, на которую я тотчас и переполз, подальше от замызганного и смердящего ведра для испражнений.

Сырость и холод доставляли гораздо меньше неудобств, нежели чувство голода. Живот сводило, тянуло в левом боку. К счастью, мучители хоть и раздели меня до исподнего, но вместе с тем избавили от тугих веревок. Воображение рисовало людей, томившихся здесь годами, лишенных глотка свежего воздуха, в мрачной полутьме и безнадежном отчаянье.

Уже ставшую привычной, баюкающую тишину внезапно разорвал надсадный вопль. Я непроизвольно дернулся, мигом позабыв обо всем прочем. Крик повторился. Затем он то стихал, то усиливался до пронзительного воя. Мука неизвестного мне человека длилась больше часа. Не знаю, что напугало больше - творящее поблизости насилие или резко наступившее безмолвие.

По коридору кто-то шел, тяжелой, вероятно, старческой походкой... Незнакомец задержался возле соседнего туннеля, подхватил стоявший у стены табурет и направился прямиком ко мне. Лысый мужчина лет пятидесяти носил кожаный фартук поверх черной шерстяной рубашки и доходящие до локтей перчатки. Невысокий, но широкоплечий, он напоминал дубильщика или коваля.

Водрузив трехногий табурет напротив решетки, старичок щербато улыбнулся мне.

- Здравствуй, мил человек. Не возражаешь, я присяду? Умаялся совсем... - незнакомец стянул перчатки и вытер пот со лба. - При герцоге-то тут столько водилось сидельцев. Одной его благородной родни человек восемь. Мы с братом вдвоем работали, да при нас пяток помощников. С утра до ночи, без роздыху, поесть толком не успевали. А теперь, вишь ты, задряхлел я, устаю...

Растерявшись, я смотрел на него и все еще не понимал, о чем речь.

- Ты, верно, слыхал, как я справно тружусь. Вагант упрямый попался, из сектантов, сперва поносил меня на чем свет держится... Вину, стало быть, приумножал. Сам понимаешь, признание без пытки - пшик, труха. Кому такое надо? А вот когда шкура вздуется, кость затрещит, тогда - другое дело. Покаяние душу очистит - и сразу на эшафот, чтоб сызнова нагрешить не успел. Оттуда мучеником прямо к богу под крылышко. Благода-а-ать! Не уяснит, обскурант, что лучше дня три здесь промыкаться, а потом в вечное блаженство, чем упорствовать в грехе и угодить к подземным демонам. Там, знаешь ли, не щипцы раскаленные - сковороды, не иглы под ногти - а сразу гвозди вколачивают.

Я нервно сглотнул, закусив губу.

- Спугался? - вполне искренне удивился мой собеседник. - Это не надо, это зря. Мэтр Марддин каждому добра желает. И тэн Инграм, комендант наш, велел тебя не обижать. Мол, юный совсем да вины - одна лишь глупость. Вот я и пришел, так сказать, познакомиться, словом добрым подбодрить. Ваганту тому зажимы потуже закрутил, пущай полежит, к боли попривыкнет. Ее еще много будет. За шпионство пэр-депутат колесовать прикажет, а коли смилуется - четвертуем и конец.

Полагаю, мое мертвенно-бледное лицо являлось лучшим доказательством того, что беседа выходила проникновенная и даже чересчур душеспасительная.