Король танца

– Я, право, тронут и впервые немного растерян, – честно признался Джон. Я ничего такого не сказала, но он вдруг расценил мои слова как комплимент и не мог остановиться. Всё тарахтел как заведённый, – наверно, выражал мне благодарность. В ответ я сухо улыбнулась, предпочла не торопить события и не подпускать его к себе так близко. Понятно и без слов, что жизнь того, кто много говорит, как открытая книга, которую листаешь, пока не надоест, и что рано или поздно таинственность исчезнет, а мне хотелось с этим подождать.

Он рассказал, что увлекался живописью и театром, и неудивительно – по нём было сразу видно, что он не физик и не химик, и даже не доктор медицинских наук, а человек с творческой жилкой. Уж чересчур возвышенно он говорил, и эта утончённость в каждом жесте, нежные черты лица и другие пикантные особенности, которых не заметить было невозможно. Из него прям рвался дух творения. Такие люди очень отличаются от остальных своей чётко обозначенной незаурядностью. Точно также по определённым признакам можно сразу распознать врача, или физика, или другого знатока своего дела, а утончённая натура обладает созидательным началом.

Так мне позже стало известно, что театр полюбил он с юности, а живописью занялся недавно, и на его счету насчитывался не один десяток картин, выставленных в его собственной галерее. Он отвёл там специальное помещение под свои картины, куда вход был строго для членов семьи, друзей и знакомых, а в остальных выставочных залах проводились выставки работ художников от малых до великих.

Восхищение эпохой ренессанса повергло его к ногам высокого искусства двух, а то и трёх столетий. Он бы с радостью назвал мне имена известнейших писателей и художников того времени, если бы я нервно не поглядывала на часы. Мы долго простояли, увлечённые друг другом, один на один под открытым мрачным небом и каждый со своими взглядами на жизнь. В отличии от меня Джон был очень разговорчивым, почти всё время говорил он, а я слушала его рассказы. Нас успел намочить мелкий дождь и высушить тёплый ветер, и мимо прошли десятки любопытных лиц, и чуть ли не столько же проехало мимо машин и колясок, но нужно было прощаться.

Он понял мой намёк, чему не обрадовался. Об этом говорили его глаза, да и вид у него был рассеянный, словно его застали врасплох. Напоследок он добавил пару слов о своём происхождение в надежде меня удивить, чтобы я не торопилась уходить, и ещё немножечко с ним постояла, но сделал это так, как будто бы обмолвился. Ему не терпелось поделиться со мной чем-то сокровенным, и по пути к метро он ни раз возвращался к тому, чтобы, наконец-то, внести ясность в свой дворянский род, история которого была запутанной, и отчего я подустала.

К счастью, Джон, ввиду своей понятливости, вовремя сообразил, что мне неинтересно его прошлое, о котором он с таким благоговением рассказывал. Очевидно, это было ему важно, но меня никогда не интересовала ничья подноготная. Чужая жизнь – потёмки, и вникать в их суть казалось мне пустой тратой времени, но то, что он был прямым потомком графа, имени которого я не запомнила, и унаследовал фамильную усадьбу, за состоянием которой с тех пор следил, я чётко уяснила. Вообще, он был харизматичный. Это я ему попалась скучная, а в нём одном вмещались и шутник, и драматург, и сказочник. Дай ему шары, он и жонглировать начнёт, как цирковой артист, и научится дышать огнём, как фокусник. Казалось бы, этот талантливый во всём и прирождённый человек искусства имел всего-то один недостаток: он увлёк меня и ещё больше увлёкся мной. «Разве мой интерес настолько вскружил ему голову?» – думала я и смотрела на него вопросительно. Последнее время меня тянуло к творческим неугомонным людям. Их внутренний мир, полный разных событий, будоражил моё воображение. Таким, как Джон, было всегда что рассказать, словно у них вместо головы был настоящий кладезь нескончаемых историй.

– Мне пора домой. Уже поздно, – сказала я, взглянув украдкой на часы. Джон с пониманием кивнул и быстро ответил:

– Да, конечно. Вот только досадно, что я ничего о тебе не знаю.

В его глазах мелькнула грусть.

– А мы упущенное вскоре наверстаем, – выдала я сквозь улыбку и пошла в направлении серого дома, который огромными чёрными окнами смотрел на безлюдную площадь. Джон остался стоять в стороне у спуска в метро. Я в последнюю секунду передумала и решила пройтись до дома пешком. Джон тоже гулял с удовольствием, хоть у него имелась машина и коляска с возницей, но он любил бывать среди народа, смотреть на то, как он одет и чем живёт. Ни одна газета не могла осветить так новости, как простые местные люди. Он мог без всякого заговорить с любим, кто пришёлся бы ему по духу.