Король танца

Из этого разгорячённого сборища ротозеев чей-то голос на языке рабочего класса донёс моим чувствительным ушам одну диковинную фразу: «Посмотрите-ка на эту гостью из прошлого», после чего воздух содрогнулся от режущего хохота уличной толпы. Мой внешний вид их так обескуражил, что они не знали куда деться и не верили своим глазами. Одни бесстыдно тыкали в меня пальцами и ржали, как лошади, а другие, нахмурившись, косились исподлобья. По выражению их красных перепитых лиц можно было сказать, что это только я стояла в замешательстве, сконфузившись. Мне хотелось подойти и разглядеть их ближе и даже потрогать, но от мысли, а что, если они этот мой жест ошибочно сочтут за дерзость и станут вести себя по-варварски, я резко повернулась затылком к растлившему свои души ночной жизнью обществу и с умным видом смотрела в ускользающую вдаль тёмную подворотню под красным арочным сводом из кирпича. Вопреки нескончаемому шуму, я обвила глазами тишину противоположной улицы, какою и запомнилась мне эта долгая прекрасная незабываемая ночь, и быстро пошагала прочь от всего того бесчинства, творившегося за моей спиной.

Теперь я чувствовала себя дома, на родной земле: горящие фонарики и их скромные тени на брусчатке, крепкие сплошные фасады домов, погрузившиеся в сон, и больше никакого ослепляющего света, и ни одного разрисованного здания со вздрагивающими от громкой музыки стенами. «Значит, вот каким будет Олд-Пардингем через сотню с лишним лет», – пробубнила я себе под нос, вспомнив световые приборы и яркие плакаты, похожие на наши скромные афиши. «Люди потеряют веру в Бога, – ужаснулась я. – Они падут так низко, а их души станут убогими. Не будет ни стыда, ни совести. Исчезнет нравственность. Какой кошмар!»

Дойдя до базарной площади и убедившись, что за мной не шествует кричащая толпа из будущего, я поняла, что ранее не замечала за собой способность странствовать во времени. Однако в этом фантастическом и дьявольском одновременно путешествии в ночное время суток присутствовало много разноцветных красок, самых поразительных оттенков. Из головы не шли те странные автомобили плавных литых форм с очень ярким, ослепляющим светом, что им можно было осветить пол улицы, а вычурность первых этажей старых зданий плохо вязалась с их стародавней патриархальностью. Дома всё те же, но освещение и люди, и транспорт, ни одной лошади, ни единой коляски, а должность кучера, значит, упразднили.

В общем, то сумасшедшее зрелище вызвало во мне безумный восторг и удивление, что меня рвало на части и валило наземь от переизбытка ощущений. Из каких-то своих соображений я твёрдо решила, что это была настоящая сцена из будущего. По сути, то, что мне довелось увидеть, могло бы быть чем угодно: и моим видением, и плодом моего больного воображения, и иллюзией, на худой конец. Расскажи я кому, никто не поверит, сочтут меня за сумасбродку. «Боже мой, – думала я, – что же теперь делать?»

Я вернулась к нашему дому и через задний вход прошла на кухню, а оттуда юркнула в прихожую, с интересом осмотрелась, заглянула в каждый тёмный угол и, прихватив с собою керосиновую лампу, поднялась наверх. Как раз огромные напольные часы в гостиной пробили три часа ночи и донесли моей совести, что я до сих пор не сплю. Часы были предметом восхищения, и всякий, кто заходил к нам в дом, невольно упирался носом в их старомодный циферблат, на котором под потрескавшимся стеклом бронзовая стрелка чётким строгим тиканьем отбивала каждую секунду времени, словно отмеряла каждому свой срок. Я не думала больше о времени и впервые расценила его относительным.

Под ногами скрипел паркет. С улицы доносился сердитый лай собаки, а так во всём остальном было тихо. Меня смущало моё состояние. Я тяготилась тем происшествием, которое как обухом шарахнуло меня по голове, или того хуже – окатило ледяной водой на морозе. В доме стояло сонное царство. «Если бы Аннет сейчас не спала, то я бы непременно рассказала ей о своих ночных похождениях. Ах, сколько было бы недоумения в её глазах, сколько бы посыпалось вопросов».

Покуда я бродила по ночному дому, погружённая в себя, то не заметила, как быстро ночь сменилась утром. За окном уже зарисовался светлой полосой рассвет. Запели ранние птицы, щебет которых по утрам я ненавидела. Они своим назойливым пронзительным чириканьем мешали мне спать, особенно когда ночной сон не шёл и крепко засыпалось только под утро. Заскрипели первые коляски, запряжённые одной и более лошадьми, чьи железные подковы звонко отбивали по булыжной мостовой, сигналили машины, чтобы все вокруг посторонились, кичась превосходством на дорогах. Город и природа просыпались ото сна, и их взаимное, будто согласованное пробуждение мне посчастливилось наблюдать из окна маленькой гостевой спальни, в которую я заглянула, чтобы ненароком обнаружить там спящего Джереми и, наконец-то, разувериться в порядочности Антуанет Дюрэ, которая всегда всем представлялась скромницей приличной.