Король танца

Джон кричал как оголтелый мне вдогонку, но покуда я сообразила, что к чему, он уже со мною поравнялся и опять заговорил. «Боже мой, – вздрогнула я, – неужели это снова он?» Мы неторопливо обогнули спящее здание, прошли ещё две опустевшие, но хорошо освещённые улицы и зашли за угол переулка. За нами ехал экипаж, и я догадывалась, что он двигался за Джоном, авось его сиятельство надумает проехаться, но нет. Джон провёл меня до дома, и распрощались мы у калитки. Он окинул равнодушным взглядом дом, в котором я жила, и ничего не сказал при этом. Уж его хоромы не сравнятся с этой деревянной развалюхой на задворках, но зато я сама оплачивала часть аренды и гордилась тем, что была никому не обязана.

Я пожала ему руку, на что он чмокнул меня в губы и со словами: «Теперь я знаю, где ты живёшь» запрыгнул в экипаж. Извозчик пронзительно свистнул, взвил хлыстом, и лошадь понеслась как оголтелая. «До встречи, милый незнакомец», – прошептала я и снова вышла на дорогу. Теперь я решила одна немного пройтись и развеется. Пустые переулки помогали мне спокойно думать. Я, вообще, любила ночь, когда было темно и безлюдно, когда никто не стоял над душой, не галдел, не бросал осуждающих взглядов. Люди ведь бывали разные: одни милые, добросердечные, а другие злые, неприветливые.

Я догадывалась о намерениях Джона и о том, что придёт моя очередь поведать ему о себе. И как же усмирить его любопытство, когда он вёл себя ненавязчиво, но одержимо, а рассказывать о себе мне было нечего. Я родилась в простой семье, где все работали ещё подростками. Мы жили всегда скромно. Нас никто не баловал. Моя жизнь была пустой, и вот, скопив немного денег, я рванула в большой город, чтобы учиться на стипендию, найти достойную работу и богатого жениха и, кажется, он подвернулся первым, но почему же я веду себя так отрешённо. Я отпугну его и всё. Мой дядя был прав, когда говорил, что с моим разноречивым характером будет трудно по жизни – как в воду глядел. Гордость и спесивость били из меня ключом всякий раз, когда ко мне подкатывал мужчина. Я думала, что им всем нужно только одно – увалить меня на лопатки и забраться ко мне под юбку, и что в итоге, я всё равно останусь одна, а так лучше пусть никто ко мне не прикасается.

Джон знал себе цену. Это он только делал вид, что такой общительный, располагающий к себе, чтобы подцепить меня на удочку, а потом выкинуть за ненадобностью. Во всём мне виделся подвох. Не знаю, от кого я унаследовала паранойю, – возможно, я впитала это с воспитанием. Отец оберегал меня от взрослого мира, пока мне не стукнуло восемнадцать, и я не решила выпорхнуть из отчего гнезда, чтобы, наконец, самой начать нести ответственность за свою собственную жизнь.

Кроме моего адреса, Джон ничего обо мне не знал, а мужчинам так обычно нравилось. Они чувствовали себя поверженными и опустошёнными, когда им в сердце западала девушка-загадка. В них просыпался дикий ненасытный, почти граничащий с отчаяньем, инстинкт. Они были готовы рвать и метать только бы поймать свою добычу и разделаться с ней на своё усмотрение. Неужели представителю дворянского рода, воспитанному образованному человеку, придёт в голову меня глодать, но именно такие самые распущенные баловни судьбы испорчены богатством, положением и властью.

Я очутилась на незнакомой и шумной улице и неожиданно закружилась в толпе перевозбуждённых и визжащих людей навеселе и при полном параде. Они гудели, как пчелиный рой. «Что это? – спрашивала я. – Кто все эти люди? И почему они так странно одеты?» Женщины в открытых и коротких платьях, а мужчины вместо классических пиджаков и брюк из солидных тканей в расстёгнутых измятых рубашках и штанах из жёсткого и непонятного на вид материала, смахивающего на тот дешёвый штоф, из которого шили рабочею одежду для фермеров. Эти чудаки в обличье чужеземцев вели себя раскованно, непринуждённо и как один глядели на меня в упор, пронзительно сверкающими взглядами. Они вели себя вызывающе, как не подобало в нашем скромном пуританском обществе.