Король цирка

— Да мало ли? А вдруг воевода Апостол или воевода Шпачов или еще кто нагрянет сюда за оружием для своих людей. Так Мотий покажет им, какой товар у него есть, даже пушка. Ведь горцы новое оружие не очень-то покупают. А у Мотия вооружаются даже янычары турецкого паши. Потому что новое оружие слишком дорого. У Мотия дешевле. Здесь есть ружья и сабли, которые уже в третий раз ко мне попадают. И турецкие, и македонские солдаты то и дело дезертируют из армии и продают свои винтовки Мотию. Мотий все покупает, даже старые тапочки…

— Да по тебе давно уже виселица плачет! — заметил Чайко.

А господин Барберри накупил целую гору ржавых ружей и сабель.

— Зачем нам столько? — спросил бывший матрос. — Ведь если даже все артисты нацепят себе через каждое плечо по винтовке, и то останется много лишних.

— Ничего ты в этих делах не смыслишь, — мягко улыбнулся директор. — Разве участники пантомимы не должны носить оружие? И неужели на улицах Дураццо не найдется достаточно беспризорников, которые охотно помогут нам разыграть эту пантомиму? И разве у тебя в матросском кабачке нет друзей, готовых посмотреть все наше представление, чтобы под конец самим стать македонскими воинами?

— Как нет?! — воскликнул Пал Чайко. — Да я хоть сейчас приведу пару сотен приятелей, у которых ветер в кармане и которые все равно бесплатно прорвались бы в цирк или просверлили бы дырочки в парусине.

— Ну вот видишь! — сказал мудрый Барберри. — Так ступай же и зови своих приятелей играть в «Сценах македонской битвы».

Бывший матрос, не забыв обговорить и свое участие в спектакле, сдвинул бескозырку на затылок и помчался мобилизовывать «македонских бойцов».

Ранним утром весь город был уже на ногах. Вовсю шли приготовления к ярмарке. Из окрестностей на площадь стекались запряженные мулами двуколки; греческие купцы ехали туда на фургонах, крытых брезентом. Мелкие торговцы запрудили все близлежащие улицы, а вдоль рыночных рядов гарцевали на лошадях албанцы в красочных одеяниях. И албанки держались в седлах так же уверенно, как и мужчины. По базарной площади горделиво прогуливались македонцы — у каждого за поясом кинжал и револьвер. Цыгане гнали на продажу лошадей; со страшным гомоном занимали свои места армяне-лавочники. На базарной площади раскинулось еще несколько шатров, но самым большим и ярким был, конечно же, шатер цирка Барберри.

Еще не совсем рассвело, когда Виктор начал бить в барабан и медные тарелки. Миклош тем временем крутил шарманку, также раздобытую на складе Мотия. Господин Густав, вырядившись в цветастый клоунский костюм, дурачился, развлекая купцов на базарной площади, а сам Барберри в черных лакированных ботфортах, цилиндре и красном фраке прохаживался возле шатра и время от времени щелкал длинным бичом. Русский богатырь Громобой, скрестив руки, неподвижно стоял на подмостках, лишь изредка наклоняясь за валявшейся у его ног огромной железной чуркой, чтобы выжать ее над головой.

Бухал большой барабан, звенели медные тарелки, Мари-Мари едва успевала продавать билеты всем, желающим поближе познакомиться с цирком Барберри. Пал Чайко, напоминающий попугая в своей ярко-зеленой униформе с золотыми пуговицами, бодро прохаживался по арене, проверяя, все ли готово для представления.

Публика с шумом рассаживалась на составленных в ряды деревянных скамейках. В первом ряду расположился седобородый мужчина в красной феске[27]. Из-за пояса у него торчали рукоятки револьверов и кинжалов с инкрустациями из драгоценных камней. Он сразу по-македонски обратился к Палу Чайко:

— Я хочу посмотреть только «Сцены битвы». Остальное меня не интересует.

Бывший матрос нахмурился и бросил на него высокомерный взгляд:

— Это будет в конце программы.

— Ну так поторапливайтесь! — буркнул старый македонец, усаживаясь поудобнее.

Наконец господин Барберри позвонил в колокольчик, представление началось и пошло в довольно быстром темпе. Все конные номера, естественно, выпали из программы, поскольку лошадей у труппы уже не было.

Наибольший интерес публики вызвал полет под куполом цирка в исполнении Миклоша. Все замерли затаив дыхание, когда он, зацепившись одной ногой за трапецию, принялся раскачиваться вниз головой — все выше, все круче… И наконец, отпустив планку, взмыл по широкой дуге ввысь и, сделав сальто, уже в падении ухватился руками за другую трапецию.

Раздались аплодисменты, крепкие кулаки застучали по деревянным скамейкам в знак одобрения, и даже старый македонец заерзал и скособочился, вытянув шею, чтобы лучше видеть отважного воздушного гимнаста. Когда номер закончился, в колпак господина Густава обильно посыпались медные гроши.

Барышня л’Эстабилье покорила зрителей красотой и ловкостью, когда грациозно прошлась по канату.

Барышня л’Эстабилье из-за отсутствия лошадей не могла продемонстрировать чудеса вольтижировки. Но она и так покорила зрителей красотой и ловкостью, когда в своем безупречно сшитом кружевном платьице грациозно прошлась по натянутому канату, буквально не успевая посылать публике воздушные поцелуи в ответ на восторженные овации.