Король цирка

И в этот момент он унесся мыслями вдаль — в маленькую деревню на берегу Тисы, где как раз сейчас, наверное, вспоминают о нем. И ему до боли в сердце захотелось вновь оказаться там, рядом с отцом и братом.

От этих мыслей его отвлек сильный толчок — нос лодки со скрежетом уткнулся в песчаный берег. Артисты, весело гомоня, выскакивали на сушу и вытаскивали из шлюпки свои пожитки. Когда с этим было покончено, оба матроса, по-прежнему молча, столкнули лодку на воду, взялись за весла и принялись грести в обратном направлении.

Наши путешественники стояли перед длинным мостом, протянувшимся через болотистую топь к центру города. Веселое настроение сменилось унынием, и они растерянно озирались по сторонам, не зная, что им теперь делать в этом чужом краю.

— Ах, если б сюда наши кибитки! — вздохнул Цезарь Барберри.

— Да, это было бы замечательно, — пробормотал клоун Густав. — Но сейчас впору подумать о другом. Найдется ли в этом захолустье публика, которую заинтересует цирк Барберри?

— Ну, за это я как раз спокоен, — самодовольно улыбнулся директор. — Даже если бы мы попали к дикарям, то и там наш прославленный цирк собрал бы массу зрителей.

От такого бахвальства клоун Густав поморщился и отошел в сторонку.

По мосту, возле которого они стояли, сновал туда-сюда всякий портовый люд; слышался разноязыкий говор.

В нескольких шагах от артистов остановился молодой мужчина в матросской бескозырке. Он держал во рту догоравшую сигарету, рискуя опалить усы, но даже не пытался переместить ее или выбросить, потому что для этого надо было вынуть руки из бездонных с виду карманов брюк. Оглядев всю компанию, мужчина в бескозырке что-то спросил на иностранном языке, которого никто не знал. Пожав плечами, он двинулся было через мост, но тут же вернулся и пристально уставился на господина Барберри.

— Вы случайно не Матэ Берчек? — спросил он вдруг по-венгерски.

Директор цирка так растерялся от неожиданности, что сумел лишь пролепетать:

— Нет… То есть да…

— Я Пал Чайко, ваш сосед из Римасомбата, — проговорил матрос, протягивая ему свою огромную лапищу. — Неужели вы меня не узнаете?

— Пали, сынок! — воскликнула Мари-Мари. — Ты ли это?

— Тетушка Лизи! — повернулся к ней матрос. — Ба, и Виктор, дружище!.. Да ты уже совсем взрослый… Постойте, а каким ветром вас сюда занесло?

— Об этом мы еще успеем поговорить, — промолвил господин директор, обретая свой обычный начальственный тон. — Пали, голубчик, первым делом отведи нас в какой-нибудь приличный ресторан, где можно получить сало с красным перцем и бутылочку молодого терпкого вина. Я уже три недели ни о чем так не мечтал, как о тонких ломтиках дебреценского сала.

Пал Чайко почесал в затылке.

— Да, и я до сих пор не забыл этот вкус. А ведь прошло уже четыре с половиной года, как я тайком сбежал из дома, провалившись на выпускных экзаменах в школе… Эх, кто бы знал, сколько раз я потом жалел о своем поступке и плакал по ночам, когда оставался один! Ну да ладно, что теперь об этом?.. Идемте! Надо перейти через мост.

Он подхватил две большие сумки и закинул их на плечо. Напрасно Виктор и Миклош уверяли, что лучше справятся со своим багажом. Пал Чайко только покачал головой.

— Не думаю. Ведь это моя профессия. Я последнее время работаю здесь в порту грузчиком.

На глаза ему навернулись слезы — то ли от нахлынувших воспоминаний о родном доме, то ли оттого, что догоравший окурок обжег ему губы.

По дороге Пал Чайко засыпал своих соотечественников вопросами: как поживает его старенькая мать, что нового в Римасомбате, каким в этом году выдался урожай?..

Перейдя через мост, они оказались на главной улице Дураццо, если можно было назвать улицей этот узкий, грязный проулок. Здесь явственно ощущалась близость Востока — того неопрятного, ленивого, романтичного и живописного Востока, где люди делятся на две категории: или очень богатые, или очень бедные.

Здесь толпилось столько народу, что казалось, будто все тысяча двести жителей этого городка высыпали на улицу, чтобы приветствовать Цезаря Барберри и его цирковую труппу. И если бы не глубокая задумчивость на их лицах, то ничего не стоило бы внушить маленькому тщеславному человечку, что все эти бродяги, слоняющиеся по улице, евреи и армяне, сидящие возле своих лавок, и шумные, крикливые цыгане собрались тут ради него.

Пал Чайко привел всю компанию к неказистому двухэтажному домишке, за распахнутыми воротами которого виден был заваленный мусором двор. Над воротами буквы с полустершейся позолотой оповещали, что это заведение для приезжих под названием «Европа», а владельцем оного заведения является некий Эфраим Мотий.

Поставив на землю тяжелые сумки, Пал Чайко пояснил, что это единственная гостиница во всем Дураццо, но вряд ли здесь удастся отведать дебреценского сала.

— Эй, Мотий! — зычно гаркнул он. — Поди сюда, кровосос ненасытный!

В глубине двора показался низкорослый, смуглый бородатый человечек в черной тюбетейке. Он пристально уставился на пришельцев.