Король цирка

И все чаще его одолевали мрачные мысли. Он с горечью размышлял о том, что отныне не сможет заниматься ничем другим, кроме как рисковать жизнью ради развлечения публики. Уединясь в своей комнатушке, отведенной ему при цирке, Миклош вспоминал отчий дом на берегу Тисы и дебреценскую гимназию, и на глаза его наворачивались слезы.

Однако на память тут же приходили слова, которые он нередко слышал от своих наставников и от господина Сидоли:

— Месье Касони, вы станете королем цирка!

Но даже это его уже не радовало.

Глава пятнадцатая, в которой из верхнего яруса летит букет белых цветов

Этот год, явившийся для Миклоша периодом ученичества, пролетел незаметно. За это время он вполне освоился в Париже, научился бегло говорить по-французски и уже хорошо знал все радости и горести цирковой жизни.

За этот год погибли трое воздушных гимнастов. Они сорвались с трапеций и с огромной высоты упали на арену. Эта высота была несоизмерима с той, на которой Миклош работал в цирке Барберри, и у них не было никаких шансов остаться в живых.

Господин Сидоли, качая головой, поговаривал:

— Плохой год: много похорон.

Конечно, он позаботился о семьях этих несчастных, коим никогда больше не увидеть солнечного света. Но разве это поможет унять горечь утраты?

Когда наступил декабрь, обильно усыпавший снегом дома и улицы, у Миклоша кончился период ученичества. Мистер Бомби и коренастый немец доложили директору цирка, что их ученик усвоил все премудрости профессии и готов выступать перед публикой. Осталось только провести последнюю, генеральную репетицию.

На эту репетицию собралась вся огромная цирковая труппа вместе с обслуживающим персоналом, заняв почти все места в зрительном зале. Оркестр сыграл туш — и директор цирка, облаченный в белый фрак, вывел на арену Миклоша. Артисты, исполнявшие в этот раз роль зрителей, встретили своего новоиспеченного коллегу бурными овациями. Особый восторг у женской части труппы вызвало одеяние Миклоша, сделанное по специальному заказу господина Сидоли: серебристое трико с золотыми крыльями за спиной.

Дирижер оркестра сочинил для номера Миклоша новый марш, который сейчас исполнялся впервые.

Наставники Миклоша — мистер Бомби и коренастый немец — переживали больше, чем он сам. И воспитанник не подвел их, оказавшись в полном смысле слова на высоте. Он легко парил в воздухе, как большая птица, даже не думая об опасности, а ведь в этот день из-под трапеций в первый раз убрали страховочную сетку.

По окончании номера зрительный зал взорвался восторженными аплодисментами.

По окончании номера зрительный зал взорвался восторженными аплодисментами. А затем все бросились поздравлять отважного гимнаста. Эквилибристы, фокусники, вольтижеры, клоуны, цирковые борцы, дрессировщики обнимали Миклоша, пожимали руку и искренне восхищались его мастерством. Все это международное цирковое сообщество, прибывшее сюда из самых разных концов света — здесь был даже австралийский шпагоглотатель, — торжественно приняло его в свои ряды, безоговорочно признав королем цирка. Поздравляли и его наставников, и господина Сидоли, который с удовольствием раскланивался, принимая выражения восторга на свой счет. У всех было приподнятое настроение, и только Миклош чувствовал себя не в своей тарелке.

«За что мне все эти овации и похвалы? — размышлял он, понуро бредя в свою грим-уборную. — За то, что я не сломал себе шею?»

И ему нестерпимо захотелось увидеть родной дом, деревеньку на берегу Тисы, отца и дядюшку Мартонфалви, сидящего со своей неизменной трубкой во дворе под тутовым деревом.

— Что с вами, месье Касони? — раздался совсем рядом голос, который вывел его из задумчивости.

Миклош поднял голову — и увидел директора цирка.

Он не сразу нашелся с ответом. Ему не хотелось изливать душу перед посторонним для него человеком, который вряд ли понял бы его.

И он неожиданно для самого себя выпалил:

— Я хочу собаку. Пастушью собаку — из тех, что водятся в венгерских степях.

Господин Сидоли улыбнулся:

— Вы не поверите, месье Касони! Я как раз шел к вам, чтобы спросить, какой подарок вы хотели бы получить в награду за первое выступление в моем цирке.

— Я хочу собаку! — повторил Миклош.

— Хорошо, будет вам собака, — пожал плечами директор цирка, привыкший к причудам артистов. И внезапно, словно эта мысль только что пришла ему в голову, воскликнул:

— Ага, я понял, почему вы хотите венгерскую пастушью собаку! Вас что-то гложет. И я уже знаю, что именно. Ностальгия.

И Миклош вынужден был признать, что этот многоопытный, умудренный жизнью человек абсолютно прав. А господин Сидоли продолжал:

— Выкиньте из головы эти глупости, месье Касони. Наш дом — весь мир. Сами подумайте, кому в Венгрии нужен человек-птица? Там и цирка-то такого нет, где вы могли бы продемонстрировать свое искусство.

И Миклошу вновь пришлось признать правоту господина Сидоли. Вернуться на родину в качестве бродячего циркового артиста и опять влачить жалкое полуголодное существование — после того как он добился всего, о чем можно только мечтать?