Король утра, королева дня

Кажется, его звали брат Анастасий, что в переводе с греческого «воскресение из мертвых». Он был единственным из братии, кто знал по-английски больше трех слов. Сдается мне, он расценил мое духовное благополучие и наставление на путь истинный как свою личную миссию. Духовная атмосфера там была поразительная: тишина сочеталась с пением, спокойствие – с танцами. Своего рода истомленная благодать, которая рождается лишь с опытом в осознании присутствия Господа.

«Присутствие, – сказал брат Анастасий, – это ключ ко всему». Уже тогда, в сорок четвертом году, он говорил о том, что люди забыли про Таинство Настоящего. Слишком много, слишком высоко, слишком далеко, слишком громко. Недостаточно тишины и спокойствия; мы слишком заняты тем, чтобы кем-то стать, и потому не в силах кем-то быть. Слишком мало присутствия. Я спросил, что он имеет в виду под Таинством Настоящего. Он повел меня в оливковые рощи, которые были такими же старыми, как само христианство, заставил посмотреть на корявые, древние стволы и ответил на вопрос. Я его слова никогда в жизни не забуду: «Дерево, будучи деревом, самим фактом своего бытия славит Господа».

Последнее солнце последнего лета заливало сад расплавленной медью. Тем вечером, скрывшись за горизонтом, светило унесло с собой часть мистера Антробуса. На протяжении оставшихся летних дней, бесконечной серой хмари и сырого моросящего дождя его угнетало предчувствие смерти и возмездия, как будто дверь к Богу всю жизнь была приоткрыта, а он этого так и не осознал. Сама Энья думает о том же, вспоминая последний светлый день перед тем, как тьма и болезнь, пришедшие вместе с зимой и войной с Антагонистом, успели окопаться в ее жизни.

У матерей, как ни крути, есть интуиция.

Забавно, что процесс деления все никак не завершится. Дом матери – длинное низкое бунгало за высокой стеной и зелеными деревянными воротами – построен на месте сада бабушки Макколл. Мать Эньи теперь владеет крошечным жилищем в псевдогеоргианском стиле, рядом с которым припаркован французский хетчбэк, и это все уместилось в саду. Интересно, можно ли дробить участок ad infinitum [174]?

Энья где-то прочитала, что запах – мощнейший стимулятор памяти. Она срывает чешуйчатую веточку с кипарисовой изгороди, растирает в ладонях, вдыхает. Плачут чайки. Из гавани доносится скорбный голос паромов, ускользающих в море. Закаты. Рассветы. Ночи, полные звезд. Иней на каменных плитах. Тот удивительный момент, когда просыпаешься и видишь сад белым от снега; необыкновенный землистый запах, исходящий от обожженной солнцем почвы, возвращающей тепло небу с наступлением прохладных, очень прохладных летних вечеров. Деревья. Травяные бордюры. Бабушкина викторианская основа в переплетении нитей детства Эньи. Сигаретный дым и пар в кухне, навеки одно целое с заставкой из «Волшебной карусели» [175]. Ароматы. Воспоминания. Старый дом. Окна надо перекрасить; в стеклянной двери треснула панель. Латунная корзина для писем совсем новая, но Энья знает, что на дверной звонок надо нажимать, пока не надоест.

И прибегут собаки, будут прыгать, лаять и вилять хвостами: преемники Шейна и Пэдди.

Отталкивающая лающих, виляющих хвостами псов мать выглядит старой. Маленькой; отчаянно маленькой и хрупкой. Исчез ореол всемогущества, которым наделили ее Энья и брат, возможно, всемогущества никогда и не было, и ветхость, ужасная уязвимость всегда была частью ее истинного облика. Неудивительно, что Юэн принял это качество за болезнь.

– Входи, ох, ну входи же скорее.

В доме пахнет иначе – как в жилище старой женщины. Запах озадачивает Энью, пока она не осознает, что ее собственный аромат, запах ее жизни и присутствия, выветрился из стен, комнат и мебели, полностью растворился. Теперь здесь от нее не осталось даже запаха. Мать заваривает чай и раскладывает на красивые тарелочки домашние пироги и печенье, пока Энья гладит собак по голове и спрашивает, как их зовут, хорошие ли они мальчики – все то, что обычно спрашивают у собак, – пожимает протянутые лапы и говорит, что да, очень хорошие мальчики, о чем неизменно сообщают собакам.

– Ну что, как идут дела в рекламном бизнесе?

– Никак.

– В смысле?

– Я уволилась. Не сошлись характерами с креативным директором. Увольнение было конструктивным шагом. Я бы все равно рано или поздно ушла. Так уж получилось, что это произошло рано.

– Чем же ты теперь занимаешься?

– Ты не поверишь: работаю велосипедным курьером в службе доставки. Вот, держи визитку. Видишь? Обеспечивает гармонию тела и души, ну и неплохую физическую форму в придачу.

– А ты уже подумала о том, чем хочешь заниматься дальше?

– Нет. Не подумала. Блин, мама… елки зеленые… нет, я же сказала, что не стану этого делать, прости… Минуточку, мне надо взять себя в руки.

Собаки лежат на боку перед камином и стучат хвостами по полу.

– Какой срок?

У матерей, как ни крути, есть интуиция.

– Блин. Июль. Примерно. Я еще не была у доктора. Точно не знаю…

– Не знаешь, как поступить?

– Да.

– Оставить его или нет?

– Да.

– А что насчет отца?