Король в жёлтом

– Спокойной ночи, – прощались с ним наперебой. – В следующий раз ты тоже должен поехать с нами!

Он пообещал и остался смотреть, как они парами уплывают в темнеющую даль улицы. Он стоял так очень долго, пока широкий бульвар не замерцал газовыми фонарями, а сквозь них сквозь окна пробивался электрический свет, словно луны на фоне звезд.

VI

На следующее утро его первая мысль после пробуждения была о Валентине, и сердце у него учащенно забилось. Солнце уже позолотило башни Собора Нотр-Дам-де-Пари, по мостовым эхо разносило дробный стук от башмаков рабочих, а через дорогу в саду черный дрозд разливался трелью среди розовых цветов миндаля. Гастингс решил разбудить Клиффорда, чтобы прогуляться с ним по предместьям, а позже заманить его в Американскую церковь ради спасения его души. В саду Альфред Бегающие Глазки мыл асфальтовую дорожку, ведущую к студии.

– Monsieur Elliott? – переспросил он вошедшего. – Je ne sais pas[71].

– А мсье Клиффорд? – неуверенно спросил Гастингс.

– Monsieur Clifford, – ехидно ответил консьерж, – будет счастлив видеть вас. Он вернулся под утро, вот прям, можно сказать, только что.

Гастингс чуть помедлил, выслушав, что консьерж думает о людях, которые бродят по ночам, а под утро, когда даже жандармы спят, колотят в твою сторожку. Он красноречиво изъявил свое мнение о воздержании как добродетели и демонстративно зачерпнул воды из фонтана.

– Наверное, не стоит его беспокоить, – сказал Гастингс.

– Pardon, monsieur, – проворчал консьерж, – но, возможно, очень даже стоит его побеспокоить. Может, ему помощь нужна. Меня он прогоняет прочь сапогами и расческами. Как бы его милость не поджег весь дом своей свечой.

Гастингс поколебался, но, подавив внезапное желание уйти, медленно пошел по увитой плющом дорожке к дому. Он постучал в дверь. Никакого ответа не последовало. Он постучал снова, и на этот раз что-то с грохотом ударило в дверь изнутри.

– Это был сапог, – объяснил консьерж.

Он вставил свой дубликат ключа в замок и впустил Гастингса. Клиффорд в помятом вечернем костюме сидел прямо на ковре посредине комнаты. В руке он держал туфлю и, казалось, ничуть не удивился, увидев Гастингса.

– Доброе утро, ты пользуешься грушевым мылом? – спросил он, неуверенно взмахнув рукой и бессмысленно улыбаясь.

У Гастингса упало сердце.

– Ради Бога, Клиффорд, ложись спать! – сказал он.

– Погоди. Сейчас Альфред сунет сюда свою лохматую башку – я должен кинуть в него туфлю.

Гастингс задул свечу, забрал у Клиффорда шляпу и трость и сказал с нескрываемым огорчением:

– Это ужасно, Клиффорд, не знал, что ты можешь себя так вести.

– А я знал, – ответил тот.

– А где же Эллиот?

– Старина, – Клиффорд вдруг захныкал, и язык у него заплетался, – провидение, которое дает пищу… дает воробьям и кому-то там еще, призрит на невоздержанных скитальцев…

– Так где же Эллиот?

Но Клиффорд махнул головой.

– Он… там где-то, недалеко.

Тут его охватило внезапное желание увидеть своего пропавшего друга, он принялся заламывать руки и рыдать.

Гастингс, совершенно потрясенный, молча сел на кушетку. Быстро омывшись горькими слезами, Клиффорд вновь просиял и с величайшей осторожностью поднялся на ноги.

– Старина, – сказал он. – Сейчас ты увидишь чудо. Я тебе покажу…

Он пожевал губами.

– Э-э… чудо, – повторил он.

Гастингс подумал, что речь идет о чуде сохранения равновесия, но промолчал.

– Я иду спать, – объявил его приятель. – Страждущий Клифорд отправляется в постель, и это просто чудо!

И он повлек себя в спальню с той расчетливой ловкостью и сноровкой, которые бы непременно вызвали бурные апплодисменты у истинного ценителя, например, Эллиота, если бы тот был дома. Но Элиота не было, потому что он еще не добрался до студии, хотя и прилагал к этому все усилия.

Спустя полчаса Гастингс нашел Элиота спящим на скамейке в Люксембургском саду и разбудил его. Тот улыбнуся ему с величественной снисходительностью. Он позволил поднять себя, отряхнуть от пыли и препроводить к выходу из сада. Здесь он отказался от всякой дальнейшей помощи и с покровительственным поклоном взял довольно верный курс на улицу Вавен. Гастингс проводил его взглядом, а затем медленно вернулся к фонтану. Сначала он чувствовал себя мрачным и подавленным, но постепенно чистый утренний воздух развеял его, и он уселся на мраморную скамью под тенью крылатого бога.