– Ну какой толк в том, что мы деремся друг с другом? – обратился ко мне Артур. – Наша цель – передать Мордреду богатое мирное королевство. А для этого оно должно быть настоящим королевством, крепким и единым. – Теперь он смотрел на меня пристально и говорил серьезно и проникновенно глубоким, мягким голосом: – Мир не наступит, если мы сами будем нарушать свои договоры. А позволение людям Кернова добывать из рудников наше олово было неплохим договором. Я не сомневаюсь, что они обманывали нас. Всякий старается хитрить, когда приходится отдавать свои деньги королю. Но разве это причина, чтобы убивать этих людей, их детей и котят тех детей? Если мы не покончим с этим делом сейчас, Дерфель, следующей весной вместо мира получим войну. Король Марк нападет непременно. Он не выиграет битву, но гордость его насытится нашими убитыми крестьянами, а нам придется послать военный отряд в Кернов. И хотя в этой стране трудно воевать, очень трудно, мы в конце концов победим, но какой ценой? Три сотни мертвых крестьян? Стада убитых коров? А если Горфиддид увидит, что мы ведем войну на наших западных границах, у него возникнет соблазн извлечь из этого выгоду и напасть с севера. Мы можем достигнуть мира, Дерфель, только показав свою силу. Если же мы будем слабыми и разрозненными, наши враги ястребами слетятся на поживу. А кто знает, сколько саксов придет к нашим границам завтра, в будущем году? Можем ли мы рисковать нашими людьми только для того, чтобы убить нескольких крестьян в Кернове?
– Лорд, – начал я, готовый уже выложить всю правду о торфянике, когда Артур оборвал меня.
Из зала доносилась распеваемая в десятки глоток военная песня Бели Мавра, раздавался глухой стук ног о земляной пол, долетали призывы затеять великое убийство, устроить настоящую бойню в Кернове.
– Ты не должен говорить ни слова о том, что произошло на торфянике, – предупредил меня Артур. – Клятва священна, даже если сами боги ужасаются скрытыми ею деяниями. Давай просто согласимся, Дерфель, что маленькая девочка, приведенная Тристаном, говорила правду. Ты понимаешь, что это означает.
Я вглядывался в стылую ночь.
– Война с Керновом, – проговорил я мрачно.
– Нет, – возразил Артур. – Это означает, что завтра утром, когда Тристан вернется, он должен бросить вызов тому, кого обвиняет. Только так выясняется правда. Как считают люди, в таких поединках боги всегда благосклонны к тем, кто прав.
Я знал, о чем он говорит, и с сомнением покачал головой.
– Тристан не станет вызывать Овейна, – сказал я.
– Надеюсь, у него хватит на это ума, – согласился Артур. – Даже богам будет трудно заставить меч Овейна покориться Тристану. И если мы хотим мира, если нам дорого все то хорошее, что сулит мир, кто-то другой должен стать защитником чести Тристана. Разве это не справедливо?
Я посмотрел на Артура, испугавшись, что он угадал мои мысли.
– Ты? – наконец решился я.
Он пожал плечами.
– Не уверен, что это сделает кто-то другой, – тихо произнес Артур. – Но мне, Дерфель, нужна и твоя помощь.
– Все, что пожелаешь, лорд! – воскликнул я. – Все…
В этот момент я готов был ради него сразиться с самим Овейном.
– Человек, бросающий смертельный вызов, – осторожно начал Артур, – должен знать, что его дело правое. Может быть, ирландские черные щиты действительно просочились, никем не замеченные? Или все-таки боги ведают, что дело, за которое я буду завтра драться, чистое и честное? Что скажешь, Дерфель?
Он говорил так спокойно и равнодушно, будто спрашивал о погоде. Подавленный, отчаянно желая, чтобы он избежал завтрашнего столкновения с лучшим бойцом Думнонии, я молчал.
– Ну? – поторопил он меня.
– Боги… – пролепетал я и осекся.
Трудно было свидетельствовать против Овейна. Ведь он был добр ко мне. Я, конечно, поостерегся бы назвать гиганта честным человеком, но разве много честных людей я встречал за свою жизнь? Их можно было пересчитать по пальцам. Я любил Овейна, несмотря на его гадкий поступок. И все же стоявшего передо мной человека высокой чести я любил гораздо сильней. Долгие несколько минут я размышлял, можно ли считать мои слова нарушением клятвы, и решился.
– Боги поддержат тебя, лорд, – выпалил я наконец.
Он печально улыбнулся:
– Спасибо, Дерфель.
– Но почему?.. – начал я.
Он вздохнул и посмотрел вдаль, на облитую холодным лунным светом землю.