Король зимы

Игрейна говорит со мной о любви. Здесь, в Динневраке, весна, и солнце заливает монастырь золотистым светом, ласкает своим еще слабым теплом. На южных склонах беспечно пасутся ягнята, хотя еще вчера волк загрыз троих и оставил на траве длинный кровавый след. У ворот в ожидании подачки собираются попрошайки, и, когда Игрейна идет ко мне в гости, они тянут к ней покрытые язвами руки. Один из нищих украл у налетевших на падаль воронов остатки кишащего червями скелета ягненка и с жадностью обгладывал обрывки шкуры, не обращая внимания на проходившую мимо Игрейну.

Была ли Гвиневера по-настоящему красивой, спрашивает она меня. Нет, говорю я, но многие женщины променяли бы свою красоту на один пламенный взгляд Гвиневеры. Игрейна, конечно, тут же пожелала знать, красива ли она сама, и я горячо уверил ее в этом, но она посетовала, что зеркала у них дома старые, потертые и как следует разглядеть себя в них трудно.

– Как было бы чудесно видеть себя такой, какая ты есть на самом деле, – сказала она.

– Бог видит нас такими, – ответил я, – и только Он.

Она, наморщив лоб, внимательно посмотрела на меня:

– Ненавижу, когда ты говоришь со мной таким проповедническим тоном, Дерфель. Тебе это не подходит. Но если Гвиневера не была красавицей, почему же Артур так в нее влюбился?

– Любят не только красивых, – наставительно произнес я.

– Разве я это говорила? – раздраженно перебила Игрейна. – Но ты сказал, что Гвиневера околдовала Артура в первое же мгновение, и если не красотой, то чем же?

– Всем своим существом, – туманно ответил я. – Его кровь вскипела и задымилась.

Игрейне это понравилось. Она улыбнулась:

– Значит, она все же была красивой?

– Гвиневера бросила ему вызов, – объяснил я, – и он решил, что не будет мужчиной, если не сумеет пленить ее. А может, боги просто морочили нас? – Я пожал плечами, не в состоянии найти причину. – Но дело не в красоте, – добавил я, – Гвиневера была больше чем просто красавица. Женщин, подобных ей, я никогда не видел.

– Включая и меня? – ревниво воскликнула моя королева.

– Увы, – тихо сказал я, – мои глаза с годами стали плохо видеть.

Она засмеялась моей ловкой увертке.

– А Гвиневера любила Артура? – допытывалась Игрейна.

– Она любила его устремленность, – сказал я. – Она любила его власть над Думнонией. Но она любила его и таким, каким он впервые явился перед ней. Он был в своих сверкающих доспехах, великий Артур, блестящий, неподражаемый военачальник, пред кем трепетали и меча которого боялись во всей Британии и Арморике.

Королева играла кистями пояса своего белого платья. Некоторое время она молчала.

– Как ты думаешь, я превратила кровь Брохваэля в дым? – вдруг спросила она.

– Превращаешь еженощно, – сказал я.

– О Дерфель, – вздохнула она, соскользнула с подоконника и подошла к двери, откуда можно было обозреть весь наш короткий коридор. – А ты когда-нибудь любил так? – неожиданно спросила она.

– Да, – признался я.

– Кто она? – мгновенно обернулась Игрейна.

– Не важно, – уклончиво ответил я.

– Нет, важно! Я требую! Это была Нимуэ?

– Нет, это не была Нимуэ, – твердо сказал я. – С Нимуэ было по-другому. Я любил ее, но не сходил с ума от желания. Я просто считал ее… – Я умолк, подыскивая подходящее слово. – Восхитительной, – смущенно проговорил я, пряча глаза, чтобы Игрейна не увидела моих слез.

Она немного подождала.

– И кого же ты любил? Линет?

– Нет! Нет!

– Тогда кого? – упорствовала она.

– Со временем появится и эта история, – сказал я. – Если доживу.

– Конечно доживешь! Мы пришлем тебе хорошей еды из Кара.

– Еды, которую мой лорд Сэнсам отберет. – Я не желал, чтобы ее добрые усилия пропадали даром. – Отберет как пищу, не подобающую простому брату.

– Тогда поехали жить в Кар! – пылко воскликнула она. – Пожалуйста!

Я улыбнулся:

– С радостью бы, леди, но, увы, я поклялся остаться тут.

– Бедный Дерфель.

Она вернулась к окну и принялась наблюдать, как копает в саду брат Маэльгвин. Вместе с ним был оставшийся в живых послушник, брат Тудвал. Второй послушник умер от лихорадки в конце зимы. Тудвал пока еще здравствовал и делил келью со святым. Святой хотел, чтобы мальчик научил его буквам, желая, вероятно, выяснить, на самом ли деле я перевожу Евангелие на язык саксов. Но парнишка, по-моему, был не очень смышлен и годился скорее для копания земли, чем для чтения. Пришло, кажется, время заиметь в Динневраке несколько настоящих ученых. Эта хилая весна снова оживила наши обычные споры о дне Пасхи, и мира у нас не будет, пока эти споры не разрешатся.

– Сэнсам на самом деле поженил Артура и Гвиневеру? – перебила мои мрачные мысли Игрейна.

– Да, – сказал я.

– И произошло это не в настоящей большой церкви, с песнопениями, трубными звуками и дождем золотых украшений?

– Это случилось на поляне у ручья, – сказал я, – при лягушачьем кваканье и под сыплющимися за бобровой плотиной золотыми ивовыми сережками.

– А нас поженили в пиршественном зале, – усмехнулась Игрейна, – и дым до слез разъедал мне глаза. – Она пожала плечами. – И какую же историю ты придумал в оправдание?

Я покачал головой:

– Никакой.