Король зимы

– А на провозглашении Мордреда королем, – она пристально посмотрела на меня, – меч не воткнули, а всего лишь положили на камень? Ты уверен?

– Он просто лежал на нем. Клянусь. – Я перекрестился. – Клянусь кровью Христа, моя леди.

Она пожала плечами:

– Дафидд ап Груффуд переведет твою историю так, как я пожелаю, а мне хочется, чтобы меч был воткнут в камень. Мне нравится, что ты по-доброму описываешь Кунегласа.

– Он и вправду был хорошим человеком, – сказал я, помня, что Кунеглас – дед мужа Игрейны.

– А Кайнвин и на самом деле была красивой? – продолжала выспрашивать Игрейна.

Я кивнул:

– На самом деле. У нее были голубые глаза.

– Голубые глаза! – Игрейна поморщилась. Она наверняка подумала о том, что голубоглазыми чаще всего бывают саксы. – А что сталось с брошью, которую она дала тебе?

– Не помню, – соврал я.

Брошь преспокойно лежала в моей келье, надежно спрятанная от соглядатаев Сэнсама. Святой, кого Господь безусловно превознес над всеми людьми, живущими и умершими, не позволяет нам владеть даже малыми сокровищами. Все наши вещи должны быть сданы ему на хранение. Это правило незыблемо, и я сдал Сэнсаму все, включая и Хьюэлбейн. Но, да простит меня Бог, брошь Кайнвин я оставил у себя. С годами золото стерлось до гладкости, и все же, когда я по ночам вытаскиваю брошь из тайника и разглядываю ее при лунном свете, в еле заметных линиях узора мне видится лицо Кайнвин. Иногда я дерзаю дотронуться до нее губами. Каким же стал я глупым стариком! Возможно, я позже отдам брошь Игрейне, потому что, знаю, она это оценит, но пока эта капля золота для меня как царапинка солнечного света в холодном сером сумраке. Конечно, когда Игрейна прочтет эти мои слова, она узнает, что брошь не пропала, но, коли моя королева так же добра, как я думаю о ней, она позволит мне сохранить это невинное напоминание о давней греховной жизни.

– Мне не нравится Гвиневера, – сказала Игрейна.

– Значит, мне не удалось убедить тебя, – вздохнул я.

– По твоим словам, она рисуется жесткой и злобной женщиной, – сказала Игрейна.

Некоторое время я молчал, прислушиваясь к блеянию овец за окном.

– Она могла быть по-настоящему доброй, – медленно проговорил я. – Умела печального развеселить, несчастного сделать счастливым. Но у нее было отвращение ко всему привычному, обычному. В ее мире как бы не существовало калек, некрасивых или скучных вещей. Она страстно желала исключить из своей жизни все, что причиняло ей неудобства. В мире Артура, наоборот, находилось место и для уродливых, и для бедных. Он всем хотел помочь.

– И мечтал весь мир превратить в Камелот, – мягко улыбнулась Игрейна.

– Мы называли этот мир просто Думнонией, – жестко произнес я.

– Ты пытаешься все лишить красок, принизить, Дерфель! – резко сказала Игрейна, хотя по-настоящему она никогда на меня не сердилась. – Я представляю Камелот сказочной страной, воспетой поэтами: изумрудная трава, высокие башни, нарядные дамы и благородные воины, усыпающие их следы цветами. Я хочу менестрелей и смеха! Разве не могло быть такого?

– Что-то я не припомню усыпанных цветами тропинок, – усмехнулся я. – Твердо помню окровавленных воинов, выживших в смертельных схватках. Одни хромали, другие ползли, вопя от боли, третьи валялись в пыли с распоротыми животами.

– Прекрати! – вскричала Игрейна. – Почему же тогда барды называют это место легендарным Камелотом?

– Потому что поэты всегда были глупцами, – сказал я, – иначе разве стали бы они поэтами?

– Нет, Дерфель! Все же было в Камелоте что-то необычное. Расскажи мне об этом, – потребовала Игрейна.

– Необычным это место было потому, – ответил я, – что Артур дал той земле справедливость.

Игрейна нахмурилась:

– И это все?

– Это, дитя мое, – сказал я, – намного больше того, о чем мечтали многие правители, не говоря уж о том, что они сумели сделать.

Она передернула плечами, отбрасывая эту неприятную ей тему, словно плащ.

– А Гвиневера была умной? – спросила она.

– Очень, – сказал я.

Она поигрывала крестом, который носила на шее.

– Расскажи мне о Ланселоте.

– Погоди.

– Когда прибыл Мерлин? – забрасывала меня вопросами Игрейна.

– Вскоре.

– Ты боишься святого Сэнсама?

– На попечении святого наши бессмертные души. Он делает то, что должен делать.

– Но он и вправду упал на колени и молил о мученической смерти, перед тем как согласился обвенчать Артура с Гвиневерой?

– Да.

Я не смог сдержать улыбки при этом воспоминании.

Игрейна засмеялась.

– Я попрошу Брохваэля сделать Мышиного Короля настоящим мучеником, – вдруг сказала она. – Тогда ты, Дерфель, станешь настоятелем Динневрака. Тебе хочется этого, брат Дерфель?

– Я бы не хотел, чтобы мое повествование привело к раздорам. Мир и понимание, вот к чему я стремлюсь, – насупился я.

– А дальше, что же было дальше? – теребила меня Игрейна.

Потом была Арморика. Заморская страна. Красивый Инис-Требс, король Бан, Ланселот, Галахад и Мерлин. Бог мой, что это были за люди, какие времена, какие битвы и какое разочарование! И все это случилось в Арморике.

* * *