Королева ангелов

– Точно. Я знаю. Есть пожелания?

Он посмотрел на нее, подняв бровь, и она снова втянула губы.

– Извини. – Открыв дверь, она оглянулась: он уже склонился над столом, писал стираемой ручкой. Закрыла дверь. Шаги по бетону вниз.

помех и роскоши тогда прозвучал наконец дверной голос. Вот оно. Новый час, новый день. Первый год. Время, все мгновения из этого мгновения, все начала отсюда. Я открыл дверь и улыбнулся.

Книга вторая

1100–11010–11111111111

31

Жил один человек… Нераскаянные еще грешники, мы не можем достичь столь похвального звания, ибо каждый из нас не один, а многие… Видите, как получается: тот, кто считает, что один, не один, но, похоже, у него столько же личностей, сколько настроений, о чем сказано и в Писании: «Безумный изменяется, как луна».

Ориген в Librum Regnorum

ЛитВиз-21/1 Подсеть C «Интересности» (Философствующий комментатор Хром Вижняк): «То, что мы видели до сих пор, – это странная и пустая планета, неравномерно покрытая чахлой растительностью. Моря изобилуют растительной жизнью и, возможно, никакой иной, тогда как круги башен на суше – несомненно рукотворные, как мне кажется, – подталкивают нас к размышлениям о возможных следах исчезнувшей цивилизации и погибших разумных существах. Эта загадка остается загадкой в течение всего нынешнего Рождества; дополнительные данные от АСИДАК – именно дополнительные, не откровения. Руководители проекта АСИДАК и ученые, работающие с АСИДАК, по понятным причинам не хотят выдвигать какие-либо теории. Но наш ЛитВиз продолжается, и потребность в выдвижении теорий колоссальная.

Мы попросили Роджера Аткинса из корпорации «Проектировщики разума» спросить привязанную к Земле модель АСИДАК о том, что она думает о возможности жизни на B-2. Я лично говорил с симулятором при посредстве «матери» симулятора Джилл, кибернетического шедевра Роджера Аткинса. Вот что сказал земной брат АСИДАК:

ДЖИЛЛ (Сим-АСИДАК)> «Форма башен поражает. То, что у башен отсутствует всякая активность, склоняет меня к мысли, что они созданы либо как статичные произведения искусства, либо как памятники или указатели, но их размещение по всей планете, помимо их смещения к берегам океанов, кажется произвольным. Морская жизнь исследована еще не полностью; АСИДАК не исключает возможность существования крупных подвижных форм жизни вроде китов. Также нельзя пока исключить еще, что жизнь в океанах организована неизвестным нам образом».

Вижняк: «Нежелание моделировать ради выдвижения гипотез – неотъемлемая часть немоты, поразившей разработчиков АСИДАК, специалистов по работе с ней и интерпретаторов ее действий. Что бы они сказали, будь они менее осторожны? Стали бы размышлять о живом океане, единственной и единой жизненной форме, занимающей всю водную часть В-2? Или о разумных существах, которые вновь переселились в море, возвратившись к некой идиллической первозданной форме, взяли отпуск, не преуспев в построении высшей цивилизации? Возможно, они сказали бы нам, что строители башен покинули планету и живут в космосе, где мы сейчас делаем первые шаги, создали огромные космические колонии или, возможно, звездолеты, в которых отправили свои шаблоны в долгие путешествия… B-2 становится игрушкой для интеллекта, загадкой, раздразнившей наше острейшее любопытство. ЛитВизу же в итоге достались лишь праздные разглагольствования скучных старых пердунов вроде меня. Кто знает, как долго нам придется дожидаться правды…

Редактор «Интересностей» Рейчел Даррелл: «Доктор Вижняк, вы наверное в курсе, что надвигается своеобразный тысячелетний рубеж…»

Вижняк: «Да. Тысячелетие по двоичному исчислению».

Даррелл: «Вы говорили о нашем нетерпении поскорее узнать, о жажде получить готовые ответы. Как вы думаете, двоичное тысячелетие – это симптом детского любопытства?»

Вижняк: «Через несколько дней, когда наш одиннадцатизначный год сменится годом с единицей и одиннадцатью нулями – в двоичном исчислении, конечно, – великое множество людей почувствует: грядет нечто важное. Другие, несомненно, сами попытаются сделать нечто важное, но я не стану их на это подбивать.

Даррелл: «Да, но, по-вашему, – это симптом нашего ребячества, нашей крайней молодости?»