Королева Бланка

— Не вздумай натворить глупостей, Филипп! — крикнула с седла Бланка. — В следующий раз я не буду с тобой столь милостивой.

Граф Булонский молчал. Сказать ему было нечего. Рядом с ним Бланка увидела Лузиньяна. Ему она сказала — громко, так, чтобы слышали все:

— Де Ла Марш, убирайся в своё графство! Поход в Лангедок ещё не закончен; Раймонда ожидает падение Тулузы и кара за неподчинение власти короля. По пути домой крестоносное войско пройдёт огнём и мечом по твоим владениям. Марш станет вторым Лангедоком, а его столицу ожидает участь Безье. И не надейся на помощь Ричарда, — я натравлю на тебя Святой престол и императора Фридриха, своего союзника. Ты понял меня, де Ла Марш? Не попадайся мне больше на глаза!

Лузиньян, отвернувшись и опустив голову, промолчал. До самых границ Валуа королевское войско выпроваживало булонского графа. Пристыженный, понурый, он покидал Шампань, окружённый со всех сторон втрое превосходящей численность его воинства королевской армией и чувствуя на своей спине торжествующие взгляды королевы и её сына.

Когда они исчезли из виду, Бланка приказала разбить лагерь. Она ждала своего рыцаря. Он обязательно примчится, она знала это, и сердце её радостно затрепетало в груди, когда она увидела, как прямо на них стремительно мчится конный отряд со штандартом графов Шампанских.

Тибо соскочил с лошади. Бланка ждала его на поляне близ одинокого дуба, начавшего полыхать молодой листвой. Она смотрела на Тибо, видела, как он бежит к ней, не разбирая дороги, и, не вытерпев, пошла навстречу, торопясь, точно боясь не успеть.

Они встретились, взялись за руки и замерли, не говоря ни слова. Они глядели друг другу в глаза, и их взгляды выражали то, что вовсе незачем было произносить губам. Есть ли способ яснее выразить переполнявшие тебя чувства, нежели этот? Не бывает ли иногда немой язык глаз красноречивее всяких слов, слетающих с губ?

Оба улыбались; их дыхание смешивалось. Глаза Тибо выражали восторг перед любимой женщиной. Взгляд Бланки дышал обожанием и нежностью.

— Моя королева… — тихо произнёс Тибо, целуя её руки.

— Мой славный рыцарь… — так же негромко ответила она. — Я знала, что ты приедешь.

— Бланка… Как же ты решилась?

— Ты был в опасности. Могла ли я бездействовать?

— А город? Париж?..

— Главное, любимый, что я сумела помочь тебе.

— Значит, это твоя любовь?..

— В который раз уже она приходит нам с тобой на помощь.

Молчание. И вновь оно — выразительнее любых слов.

— На нас смотрят.

— Кто?

— Все.

— Ну и пусть, — засмеялась Бланка. — Пусть думают и говорят, что хотят. Наши потомки, я верю, не осудят нас, ведь мы с тобой подарили им целое королевство.

— Да, моя царица.

Рыцари, покашливая и посмеиваясь, отворачивались. Иные сожалели, что не пришлось помахать мечом.

— А я им завидую, — вздохнула Амальда, прижимаясь к Бильжо и глядя на Бланку и Тибо. — Какая вышла бы пара!.. Как хорошо, что королева выступила в поход.

— Её рыцарь, её друг попал в беду. Разве не святой долг одного из друзей спешить на выручку, если другому тяжело? Не так ли, Аутар?

Аутар, стоящий рядом, улыбнувшись, кивнул.

Тибо подошёл к коннетаблю.

— Откуда здесь фламандские стяги?

— Ферран Фландрский поспешил на помощь, — объяснил сир де Бурбон. — Строптивый оказался зажатым с двух сторон. Начни он битву — ему крышка: у него всего триста рыцарей и полторы тысячи пехоты; у нас семьсот рыцарей, а пехоты пять тысяч. Мы изрубили бы их в капусту, а ведь они направлялись в Провен. Им нужен был правитель Шампани. Теперь их провожает до дому сам Ферран. Уезжая, он оставил нескольких всадников: они должны привезти ему известие, что вы в полном здравии, граф.

* * *

Поражение мятежной знати в мае 1229 года нельзя объяснить только её разобщённостью, несогласованностью действий или малой численностью войск. Скорее здесь другая причина. Уважение к королевской власти, если угодно — некое преклонение перед ней, может быть, даже своего рода страх, ибо власть короля от Бога, а стало быть, священна — вот что превалировало в умах ещё со времён первых Капетингов. Вот где корни сдачи позиций. Но в те времена, о которых идёт рассказ, объяснялось это сообразно менталитету людей, самому духу Средневековья. Господь помог королю Франции — вот и вся формулировка. Таково объяснение поражения бунтовщиков с точки зрения человека XIII столетия. Звонили во все колокола, устраивали торжественные шествия, молились Господу, благодаря Его за одержанную ими победу.

Но не постигали умом люди, что дело тут вовсе не в Божьей помощи: они сами увенчали себя лавровым венком, они, простолюдины, грудью вставшие на защиту страны от врага, — все, от мала до велика, как пишет о том летописец. И в этом проявился национальный дух людей, сплочённость в борьбе — то, что начало формировать их в единый народ, я бы даже сказал — в великую французскую нацию! Но не понимал этого живший в те времена человек, молясь Богу и благодаря Его одного. Лишь спустя несколько столетий век Просвещения откроет людям глаза, и они скажут друг другу о тех далёких временах: