Королева Бланка

Но и засадный отряд также оказался в ловушке: ворота замка раскрылись, по мосту застучали копыта лошадей, и в спину воинам сира де Куси ударила конница короля. Немного их было, всего сорок всадников, но они связали боем столько же врагов, и это немного приободрило горожан. Они по-прежнему рьяно бились за державу, за Бога, за своего короля, но силы их таяли: на одного рыцаря приходилось уже двое-трое убитых или покалеченных.

И тут де Куси решил изменить тактику боя, спешно отдав соответствующие команды: охватить ополченцев со всех четырёх сторон — это лишит их возможности манёвра и позволит создать вторые тиски, которые раздавят людей так же, как это уже сделал засадный полк.

— Увы, полк этот связан боем! — прокричал сир де Куси находившемуся рядом с ним Жану. — Придётся обойтись без него. Скачи, брат, на другой фланг, бери за собой почти всех наших. Надавим на чернь со стороны дороги, пусть пятятся туда, где бьётся наша засада. Вряд ли эти лодочники решатся вступить в бой: поди разбери в той куче, где свои, а где чужие!

И не успели парижане опомниться, как их, охватывая полукольцом, принялись теснить в сторону замка. Они всё ещё яростно сопротивлялись и успевали-таки прикончить одного-двух всадников, но другие безжалостно рубили их мечами и топтали копытами лошадей. Люди умирали — без покаяния, без молитвы — и успевали лишь воздеть руки к небу, прося Господа принять к себе душу невинную, как эти руки рубил меч, а с плеч скатывалась голова.

И тут горожан охватила паника — самая страшная вещь на войне; они поняли, что им не победить и через четверть часа или ещё раньше все они будут уничтожены этой чудовищной военной машиной, закованной в железо и обученной сеять смерть. Но умирать так просто они не собирались и, хотя их становилось всё меньше, они отступали, защищаясь, к замку, видя смерть с обеих сторон, но уповая на помощь Господа.

А Бланка стояла наверху крепостной стены, меж её зубцами, и от отчаяния рвала на себе платье, до крови царапая кожу. Она немедленно выслала свой отряд на помощь, когда увидела, что дело оборачивается не в пользу ополченцев, и теперь осталась совсем одна, только две фрейлины с ней и её сын. Но не о себе она думала, а о тех, кто пришёл сюда проливать кровь за неё и за короля. Она видела, что её доблестные защитники терпят поражение и молила Бога, чтобы Он дал им сил продержаться… до чего? Она и сама не знала. Сражение было проиграно, люди падали один за другим — её люди, её парижане, которые кормят её хлебом, шьют ей платья, поят её чистой, колодезной водой. Она смотрела туда, на поле битвы, и сердце её сжималось от отчаяния и боли, а маленький Людовик, стоя рядом, кусал губы и, сжимая кулаки, то и дело в исступлении повторял, словно люди могли его услышать:

— Ну же! Бейте их! Ведь вас больше! Бог за вас!

И они били, но падали сами, и с подбородка юного короля капала кровь из прокушенных губ.

И вдруг Бланка встрепенулась. Лицо её словно озарил внезапно выглянувший из-за верхушек деревьев луч солнца.

— Взгляни, сын мой! — Она быстро вытянула руку, указывая ею вдаль, в ту сторону, куда совсем недавно ускакал Бильжо. — Смотри, это он! — вскрикнула она. — Он!!!

— Кто? Кто, мама? — вцепился юный монарх в руку матери и поднял к ней удивлённое, заплаканное лицо: — О ком ты?.. Да говори же!

— Тибо!.. — выдохнула она, и слёзы, так долго сдерживаемые ею, теперь хлынули потоком, заливая глаза, щёки, падая на грудь. — Мой Тибо!.. Я знала… знала… Господи, благодарю тебя, Ты услышал мои молитвы!

— Но как ты узнала? — не понимал мальчик. — Скачет кто-то, и облако пыли за ним…

Не отрывая взгляда от равнины по ту сторону дороги, по которой, пыля, стремительно мчалась к месту сражения сотня всадников, Бланка промолвила, вся сияя счастьем:

— Сердце мне говорит.

А побоище тем временем шло к концу. Не было уже сил у ополченцев сражаться, да и нечем стало: непривычные к битвам, очень скоро устали они, а оружие попросту растеряли и защищались теперь, кто чем мог. Половина их уже осталась, а рыцари Ангеррана потеряли около восьмидесяти человек. Все в крови, своей и чужой, они праздновали уже победу, не уставая махать мечами и тесня горожан в сторону замка.

И тут, как вихрь, налетела на них конница! Впереди — Тибо, за ним полощутся на ветру знамёна Шампани в руках его рыцарей. И, блестя в лучах заходящего солнца клинками, издавая победный клич, на всём скаку врезались всадники в строй растерявшихся рыцарей, вмиг сломали его и принялись разить врага. Падали один за другим с коней соратники мятежного семейства Дрё, стремительно таяло войско сира Ангеррана, и, увидев это, приободрились духом парижане. Неожиданная и своевременная помощь придала им сил, и они, поднимая с земли оброненное оружие, вновь вступили в схватку, бросаясь на всадников со спины и буквально голыми руками сбрасывая их на землю.

— Смотрите, граф, сам Ангерран! — крикнул Бильжо, бившийся рядом с графом Шампанским.