Королева Бона. Дракон в гербе

Неожиданно в дверях появился камердинер и доложил:

— Его королевское величество подъезжают ко дворцу. Она отошла от окна и поспешила к нему навстречу, протянув руки, как бывало раньше.

— Саго тю! — воскликнула она, не скрывая радости. — Я ждала так долго! Не верила ни доносам, ни сплетням. Знала, что ничто и никто не может нас разлучить! Никто!

Он ответил ей чопорным поклоном.

— Я приехал за тем, чтобы… — начал он.

—. Догадываюсь. Чувствую и всем сердцем рада встрече с тобой в Гомолине.

Они уселись рядом у камина, и Август сказал:

— За этим я сюда и приехал. В Петрокове сейм только-только начался, а слово это не дает покоя, как назойливая муха, — Гомолин. Спрашиваю: кто среди шляхты сеет смуту? Отвечают — Гомолин.

Кто велит повсюду расклеивать гнусные листки, разбрасывать в Корчине и Петрокове мерзкие пасквили? Ответ всегда один — во всем виноват Гомолин! Гомолин! Гомолин! Не знаю, сколько во всем этом правды? Да и знать не желаю. Но думаю… Думаю, что следует выбрать другую дорогу, эта к добру не приведет.

Да, согласна! Я так рада, что ты решил…

— Да нет же, нет! Я имел в виду вас, ваше величество…

— Меня? — удивилась она. — Невероятно! Почему?

— Потому что я не уступлю.

Она рассмеялась неискренним смехом.

— Е аllora? Что ж дальше? Смешно, однако… И ты полагал, стоит так просто приехать сюда, чтобы получить от меня согласие, на что? На посрамление династии Ягеллонов? О Dio! Жена, с которой ты венчался тайком, без согласия сената и шляхты?

Правая рука его сжалась в кулак.

— Завтра, послезавтра я схвачу их за глотку и вырву у них согласие. Сегодня я пришел… просить. И мне нелегко это, потому что я знаю, что жену мою вы оскорбляете на каждом шагу и другим оскорблять велите. Но за долгие годы я впервые прошу вас, как когда-то в ранней юности.

— Просите — искренне?

— О да! Я говорю вам от души, открыто, как раньше открыто говорил вам: я люблю ее.

— Ну что же! В этом вы преуспели! Вы любили стольких моих камеристок. И краковских мещаночек! — улыбнулась она, скривив рот.

Он не стал возражать, хотя вздрогнул, словно от укола шпагой.

— Да, это было. Но ее я люблю иначе, сильнее. Готов умереть за нее! Она одарила меня таким блаженством, такой радостью, о каких я и не подозревал, не знал, что они есть на свете! Молчите! Не спорьте! Вы способны своим злословием очернить мою любовь, коли захотите. Это — да. Но вам не вырвать ее из моего сердца, из меня.

— Но ведь ты — король, — напомнила Бона сурово.

— Да, король, но еще и человек. И хочу не только величия и славы. Хочу быть просто… счастливым.

— Санта Мадонна! — простонала Бона. — Она отравила тебе кровь. Навела чары…

— Коли так, то я, сын ваш, умоляю! Помогите мне выбраться из замкнутого круга! — воскликнул Август, но королева молчала, и тогда он спросил: — Не хотите, чтобы она носила корону?

— Не хочу. Не могу хотеть этого.

— Значит ли это, что, если я не разорву брачных уз, буду должен отказаться от торжественной коронации?..

Она испугалась.

— Нет и еще раз нет! Неужто ты не понимаешь? Ты — последний из Ягеллонов! Позаботиться о продлении династии — твоя первейшая обязанность. О законном наследнике трона. Матерью его может быть только законная королева. Коронованная. Август взглянул на нее с надеждой.

— Тогда она должна стать ею…

— Я уже сказала — никогда! — крикнула Бона. Он не понял и опять спросил ее:

— На что же вы даете согласие?

— На расторжение тайного брака. На заключение нового брачного союза. Ни на что больше.

Он сказал задумчиво и с горечью:

— Воистину, какое великодушие. Я забыл, что еще в отрочестве слышал от вас совет: «Будь осторожен и холоден. Игра в чувство украшает короля куда больше, чем способность к чувству». Да, это ваши слова, я их запомнил! Вы, кроме власти, никогда, никого и ничего не любили.

— А ты хотел бы, чтобы мать твоя была потаскухой? — вспыхнула она. — Тогда бы лучше поняла твою девку?

Король резко встал, опрокинув кресло.

— Я приехал сюда не затем, чтобы выслушивать оскорбления! — сказал гневно. — Вы и так делаете все, чтобы я, ваш сын, в глазах подданных наших выглядел смешным, жалким ничтожеством!

Бона испугалась, что он, обидевшись, отвернется от нее, уйдет.

— Bene. Я больше не скажу ни слова, — обещала она. — Забудем гнев и обиды… Санта Мадонна! Помнишь ли ты те годы, когда…

— Нет, — прервал он. — Не помню и не хочу помнить. Я жил как во сне, отстраненный от дел государства, прячась в вашей тени. Довольно! С этим пора покончить!