— С этим можно было бы покончить, — возразила она ему резче, нежели намеревалась, — если бы ты был способен взлететь, взлететь высоко. Да. Был бы готов для великих свершений, которых ждут от тебя все. И я, я тоже! Ведь даже в этом бунте, в этой борьбе против всей Речи Посполитой, на которую ты поднялся, есть мужество, есть вызов и смелость, достойная кондотьеров, кровь которых течет в твоих жилах. Моя кровь! Только бог ты мой! Сигизмунд! Опомнись! За что ты хочешь бороться? Чего ты хочешь? Запятнать величие короны? Уладить свои альковные интрижки? Пусть будет так! Люби ее. Я никогда не запрещала тебе любить. Одну, другую. Она будет одной из многих…
— Она будет единственной. Первой. И коль скоро вы так хлопочете о процветании династии, родит сына, законного наследника престола. Он будет сыном польской королевы.
Теперь Бона сжала руку в кулак.
— Нет уж, когда-нибудь потом. Когда я ею не буду! — сказала она.
— Не могу и не хочу ждать! — воскликнул он гневно. Она испугалась, увидев, что Август идет к дверям.
— Сигизмунд, не уходи! Побудь еще немного. Зачем расставаться в ссоре? Лучше вместе подумаем обо всем еще раз, и ты скажешь мне… Скажешь, что ты решил.
— И в чем уступил вам? — с горестной иронией произнес он. — Конечно, я, а не вы? Весьма сожалею, но мне пора.
— Я так мечтала… Надеялась… — Бона тоже встала и подошла к сыну. — Ты молчишь? Ну давай хотя бы поднимем бокалы за наше будущее примирение. Ведь когда-то оно наступит. Сегодня, я вижу Пока нет! Но, быть может, завтра, после того как соберется сейм?
Она взяла со стола два наполненных кубка и один из них с улыбкой протянула Августу, но он, казавшийся теперь бесстрастным, чопорно-неподвижным, не взял его у нее из рук.
— Простите, государыня, но я пить не буду, — сказал он.
— Это дивный напиток, — настаивала Бона.
— Из италийского винограда.
Она глядела удивленно на его заложенные за спину руки и вдруг поняла.
— А… Стало быть, и ты? И ты? — шептала она.
— Я? О чем вы? — спросил он, внимательно глядя на нее.
— Ты думаешь… боишься, что вино… отравлено? Не спуская с нее глаз, Август сухо ответил:
— Милостивая госпожа, это ваша догадка, не моя-Склонившись в поклоне и не добавив больше ни слова, он неожиданно вышел из покоев.
Минуту Бона стояла неподвижно, но, услышав, как хлопнула входная дверь, закрыла глаза и прошептала:
— Это конец… Конец…
И швырнула оба кубка оземь. Послышался звон разбитого хрусталя, красное вино залило старинный бесценный ковер.
Это и в самом деле был конец — конец всему: вере, любви, надежде…
Пользуясь отсутствием короля, оба Радзивилла, Рыжий и Черный, явились к Барбаре, в ее покои в Корчинском замке. Оба были недовольны ходившими в Петрокове слухами и пришли затем, чтобы сделать сестре внушение, заставить подчиниться.
— Милостивая госпожа! — начал Черный. — Доколе нам терпеть бездействие и попустительство…
— Бездействие? Ума не приложу — о чем вы?
— О вас. О том, что пора поспешить с коронацией, — уже резко продолжил Черный. — Что сделал он для вас в знак доказательства своей любви?
— А если мне, кроме любви моего господина, ничего более и не надобно? — ответила она спокойно.
— Неужто? — вознегодовал Рыжий. — Мерзкие пасквили для вас ничего не значат? Вам по душе, что вас, Барбару Радзивилл, сестру нашу, обзывают шлюхой?
— Что Ожеховский, — вступил снова в разговор Черный, — речь сочинил под названием «De оbscuro Regis тахп-тото». А пан Рей из Нагловиц пишет про короля, что он-де «недостойное ваше тело» спешит жемчугами украсить. Как там дальше, брат?
— продекламировал брат и добавил: —Рей осуждает короля, но обзывает он вас. Вас!
— Боже, в какую трясину я попала! — проговорила Барбара брезгливо, с отвращением.
— Вы увязли в ней по своей воле, — не унимался Черный, — один раз король вытащил вас из нее — разумеется, с нашей помощью… Отчего же вы ничего не хотите сделать теперь, чтобы ускорить?..
— А ежели он хочет увериться, что я люблю его не за порфиру, не за блеск короны?
Рыжий, хоть по-своему и был привязан к сестре и оберегал ее, разъярился:
— Что за бредни! Король — человек, в нем бушуют страсти, горячая южная кровь. Без приманок — ваших губ сладких да объятий — обойтись не может. Но не забудьте, он внук герцогов италийских, а в гербе у него — дракон. Ваши чары любовные да игры приесться могут, а тогда о новом браке помышлять начнет.
— Для блага династии. Ради процветания Речи Посполитой, — добавил Черный.
— Сжальтесь, не пугайте! — молила Барбара. — И без того страшно. Невмоготу… Думала, смогу порадовать его вестью о будущем наследнике…
— Что я слышу? — воскликнул Черный.
А Рыжий даже покраснел от радости и придвинулся к Барбаре.
— Помилуй бог! Такая новость накануне сейма — да ей цены нет!
Она покачала головой.
— Увы!.. Нынче ночью… Женщины еле-еле заговорили кровь… Потому-то я сегодня едва живая. А вы…