Королева Депрессия

Затем он обернулся к детям:

— Эдит, Робер, вы свободны. Я хотел бы потолковать с вашим преподавателем наедине.

Марко тоже бросил взгляд на мальчика. И на секунду ему показалось, что вместо десятилетнего ребенка на него смотрела взрослая румынская женщина, со строгим, укоряющим взглядом, но доброй улыбкой.

— Ну, папа! — Робер был явно не доволен, но увидев сдвинутые тяжелые брови отца, подчинился и пошел вслед за сестрой.

Уходя, мальчик показал Марко язык и скрылся из комнаты, закрыв за собой дверь.

Они остались вдвоем.

— А теперь, прошу вас, скажите, что вы просто обычный мошенник, который решил охмурить мою глупую дочь и сбежать со всем имуществом моей маменьки, — умоляюще произнес вошедший.

— Боюсь, вы знаете, что это не так, профессор, — ответил Марко.

— Следовательно, мои самые ужасные опасения подтвердились…

Профессор медленно подошел к столу, где недавно сидел его младший сын, и водрузился на его место, отодвигая от себя книги. Затем поднял голову и глядя прямо в глаза Марко произнес:

— Ну, здравствуй, Эния.

— И я рад видеть вас… профессор Филипп Мартинес. Так, кажется, вас зовут сейчас. Или вам больше нравится Филин, на старый лад?

— Ну и зачем вы преследуете меня? — вместо ответа спросил профессор Мартинес.

Если бы в этот момент Марко, он же Эния, пил бы чай, он бы поперхнулся.

— Простите? Это я преследую вас? Вам прекрасно известно, что Робер — это душа, которую я ищу каждое свое перерождение! А вы… мало того, что перестали выходить на связь и оставлять мне послания, просто похитили эту душу и скрылись.

Профессор Мартинес хотел было возразить, но Марко продолжал:

— Я уже давно заметил ваш нездоровый интерес к этой душе. Но внушал себе, что заблуждаюсь. И все-таки я был прав — вы похитили ее и скрылись в моей самой нелюбимой стране.

— Это ваша самая нелюбимая страна — моя родина в этой жизни. Я тут родился и привез сюда Робера, спасая мальчика от тяжелой жизни русского крепостного, если бы, конечно, он бы вообще дожил до юности.

— Ох уж эти прогулки по России, так и хочется, проезжая очередную деревеньку, усыновить крестьянского ребенка. Что вам от него надо? Вы хотите шантажировать меня? Хотите, чтобы я выполнил для вас услугу?

— Нет, Эния… Вы мне совершенно не нужны. Но… Раз уж вы заговорили об услугах. Вы не говорили мне, что раньше, до меня, вы работали с Отделом.

— Какое это имеет значение?

— Какое значение? Неужели вечность не научила вас проводить причинно — следственные связи? Обратившись ко мне, вы подвергли свою душу и душу Робера опасности. Вы подставили всех нас! Отдел этого так не оставит!

— Все обошлось. Совет уже судил меня. Робер их не интересует.

— Неужели? Увы, но его душа так или иначе стала соучастником совершенного вами преступления! — воскликнул профессор.

— С вашей помощью, замечу. — спокойно ответил Марко, пытаясь контролировать свои эмоции.

— Молчите, Марко или как вас там зовут. Молчите! Вытащив мальчика из России, я не просто спас тело этого ребенка. Я спас его душу. И во имя его блага, прошу и вас оставить его в покое. Если вы думаете, что дело улажено, вы ошибаетесь.

— Я уже сказал вам — ему ничего не угрожает!

— Оттого, что вы стали одним из псов Отдела, не гарантирует ему безопасность! Уходите. Ради Робера, прошу вас!

— Я не уйду, пока вы не дадите мне ответа. Зачем вам эта душа? Вы хотите причинить ей вред? — Марко сделал шаг вперед, надвигаясь на профессора.

— Большего вреда, чем вы, ей уже не принесут. Если бы я знал, что ранее вы работали с Отделом, я бы никогда не предложил вам помощи. И держался бы от вас подальше, как от прокаженного.

Марко одним прыжком оказался возле Мартинеса и, схватив его за грудки, приподнял со стула.

— Говорите! — сказал он.

— Не надо агрессии, — Мартинес выкинул руки вперед, освобождаясь от Марко, — я не желаю ей зла. Я лишь хочу разгадать ее тайну! И найти либо подтверждение, либо опровержение моих мыслей. После этого, я обещаю, что отдам душу в ваше полное распоряжение. Она будет только ваша. Во всяком случае, настолько, насколько позволяет свобода воли.

Марко отошел от профессора, взял себе стул и сел напротив.

— Я весь во внимании, Филин, — сказал он.

Профессор не торопился. Он отряхнулся, поправил рубашку и только после этого начал свои объяснения: