Королева красоты Иерусалима

– Мама, у нас нет выхода, – примирительно вступает Рахелика, – скоро кончатся деньги, кто-то должен их зарабатывать.

– Может, я снова пойду помогать по хозяйству? – предлагает Роза.

И сама не верит, что могла произнести такое.

– Подожди еще немного, пока я умру, а потом уже иди работать у людей, – говорит Габриэль. – Это продлится несколько месяцев, не больше.

– Тьфу-тьфу-тьфу, как у тебя язык поворачивается говорить такие глупости!

– У меня на языке глупости, а у тебя? Ты хоть сама себя слышишь? Жена Габриэля Эрмоза работает на чужих людей! Даже ту каплю достоинства, которая у меня еще осталась, ты тоже хочешь отнять!

– Боже упаси, керидо, не сердись, тебе это вредно, я просто хотела помочь, чтобы Луна не шла на работу, оставалась дома с ребенком…

– Мама, послушай, Луна все равно не занимается малышкой, ею занимаемся ты, Бекки и я, а Луна сейчас не способна нянчить ребенка. Нужно подождать, пока время сделает свое дело.

Рахелика прекрасно понимала, что шансы получить работу в «Закс и сын» у Луны минимальны. Неизвестно, существует ли магазин вообще, не закрыл ли его Закс. Но всяко лучше, чтобы Луна хоть чем-то заняла себя, так будет здоровее и для нее, и для всей семьи.

Луна была на седьмом небе, когда Рахелика объявила ей, что отец согласился, чтобы она пошла работать. Ей хотелось прыгать от радости. Есть Бог на небе, он слышит молитвы, сказала она себе. И хотя Рахелика посоветовала ей не слишком радоваться, пока она не выяснила, нуждается ли вообще Закс в работниках в такое время, когда людям не до новой одежды, это не охладило ее восторга. Она была счастлива от возможности вернуться в любимый магазин и не могла понять, как война может помешать людям покупать одежду. Ладно нет еды, Иерусалим в осаде, некому завезти на рынок овощи и фрукты, даже мясо и муку, – но платья-то есть, вон они висят на плечиках в магазине, а манекен, стоящий в витрине в прошлогоднем наряде, только и дожидается, когда придет Луна и переоденет его.

В тот же день Луна облачилась в свой элегантный серый костюм. Она, правда, еще не вернулась к своему прежнему размеру, поэтому пришлось надеть корсет, но зато жакет, облегавший ее тонкую талию, сидел отлично. Посмотрев в зеркало, она осталась довольна – впервые после родов.

Она повесила на плечо элегантную черную сумочку, надела туфли-лодочки на высоком каблуке, подчеркивающие ее красивые лодыжки и икры, которые казались еще стройней благодаря шву на нейлоновых чулках, и вышла из ворот Охель-Моше, постукивая каблучками и высоко неся голову, – как будто не было никакой войны, как будто она не была замужней женщиной и матерью грудного ребенка, как будто вся жизнь у нее впереди. Взволнованная Луна не могла дождаться той минуты, когда войдет в магазин и господин Закс поднимется со стула за прилавком и с широкой улыбкой скажет, как он счастлив, что она вернулась на работу.

Прошло столько времени с тех пор, как она в последний раз шла по Агриппас к Яффо и к «Биньян ха-Амудим». Из-за артобстрелов со стороны Нави-Самуэль люди избегали ходить по улицам, и Луна тоже выходила из своего квартала лишь по необходимости. Она не удивилась тому, что на улицах почти нет людей и что у входа в дома и магазины стоят мешки и ящики с песком для защиты от обстрелов. Каждый день кто-нибудь погибал. Один из их соседей, уклонившийся от воинской повинности, пошел как-то на Махане-Иегуда, и осколком разорвавшегося на рынке снаряда ему снесло голову. «А пошел бы на войну, – сказала Роза, – может, остался бы жив, бедняга».

У школьной подруги Луны погибла вся семья: снаряд угодил прямиком в комнату, где сидели все семеро. В еврейском квартала Старого города люди оказались заперты и могли покидать его и возвращаться только на бронированных машинах. Частые обстрелы и осада превращали жизнь горожан в сущий кошмар. Добровольцы отрядов Народной гвардии, защищавшие Иерусалим, встречались на каждом шагу. Совсем юные, почти мальчики, и уже не годные по возрасту для фронта мужчины делали все, чтобы защитить жителей от обстрелов, которые уже стали обыденностью.

С восточной стороны доносились разрывы снарядов и выстрелы. И хоть Луну это пугало, но возбуждение от мысли о возвращении на работу пересилило страх. Она проходила мимо солдат, и они свистели ей вслед и кричали: «Эй, красотка! Куколка!» И она улыбалась им и была счастлива, как когда-то, до того как вышла замуж за Давида, до того как родилась Габриэла, до войны. Под взглядами прохожих и под выкрики солдат она стучала каблучками, встряхивала головой, отбрасывая рыжие кудри, оправляла на стройном теле костюм. И вот, когда Луна уже подходила к кинотеатру «Эден» и к перекрестку Яффо и Кинг-Джордж, разнесся пронзительный свист, и чудовищный грохот едва не разорвал ей барабанные перепонки. Она почувствовала, как могучая сила подхватила ее, словно гигантская волна, – и потеряла сознание.