Королева красоты Иерусалима

– В том-то и дело, что работы нет. Машин почти нет. Даже эти, из Сохнута, которые постоянно приезжали на техобслуживание, теперь заезжают только когда авто совсем в плохом состоянии. Ну вот, поскольку работы нет, я сидел себе и читал «Едиот». И вдруг Ицхак набрасывается на меня, вырывает газету из рук и орет: «Паразит, мало того что я вынужден держать тебя, так ты еще читаешь газету в рабочее время!» – «Так ведь нет работы, – говорю я ему. – Ты что, хочешь, чтобы я притворялся, будто работаю, просто так, для виду?» – «Все правильно, – отвечает он, – работы нет. Так что иди домой». Я смотрю на него и не верю своим ушам. «Ты меня увольняешь?» – говорю. «Нет, это ты себя увольняешь, – отвечает он. – Ты ведь сам сказал, что работы нет». Я чувствую, что сейчас взорвусь: эта скотина знает, какое положение у меня дома, знает, что я сейчас содержу еще и семью жены, – и отправляет меня домой?! Но я сдерживаюсь, забываю о гордости и говорю ему, этому паршивцу, которого я таскал на закорках, с которым мы спали в одной кровати детьми: «Ицхак, мне нужен заработок». – «Деньги не растут на деревьях, – заявляет он, – и я не Ротшильд. Если бы не мама, давно бы уже тебя уволил». Знаешь, я был растоптан. Какая, к черту, гордость, мне никак нельзя оставаться без заработка! И я делаю еще одну попытку: «Ицхак, – чуть ли не умоляю его, – в память о нашем отце, не поступай так со мной!» А он поворачивается ко мне спиной и говорит: «Только в память о нашем отце и благодаря нашей матери я не увольнял тебя до сегодняшнего дня. Я держу тебя здесь из милости, а ты не стесняешься читать «Едиот» в рабочее время, да еще в присутствии других рабочих. Паршивая овца все стадо портит, ты портишь мне работников». Тут уже я не мог сдержаться. Он стоял ко мне спиной, точно я пустое место. Никогда еще я не испытывал такого унижения. Меня будто изнасиловали. И кто? Мой брат, моя плоть и кровь! Я тронул его за плечо и, когда он обернулся, врезал ему как следует, расквасил ему нос. Он стал орать как ненормальный, но я скинул с себя эту вонючую спецовку, швырнул на пол и ушел оттуда. Клянусь тебе, Моиз, я в жизни больше не заговорю с этим подонком, даже если мать встанет на колени и будет меня умолять!

– Действительно подонок, – сказал Моиз.

– Я пришел домой, и тут теща еще начала приставать ко мне с вопросами. А тесть – он давно уже ничего не говорит, но я почувствовал, он тоже не понимает, что я делаю дома в середине рабочего дня. Я даже не обедал: теща снова приготовила авас кон ароз, а я был так взвинчен, что обидел ее, бедную, как будто она виновата, что у нас нет денег купить мяса.

– Ты хочешь есть?

– Умираю!

– Пошли в кафетерий, поедим чего-нибудь, я угощаю.

Я в это время сидела в коляске, любовалась лошадьми и издавала восторженные возгласы. В пылу своего повествования папа забыл о моем присутствии, а я, завороженная видом лошадей, не мешала ему. Только излив душу другу, папа вспомнил обо мне, наклонился к коляске и поцеловал меня в лоб.

– Если бы не эта девочка, – сказал он Моизу, – поехал бы в Тель-Авив, начал бы все заново.

– Не говори глупостей.

– А то и сел бы на корабль, идущий в Италию, разыскал Изабеллу и исправил бы то, что испортил.

– О-ох… – тяжело вздохнул Моиз. – Эта итальянка все еще не выходит у тебя из головы? Я думал, история с Изабеллой закончена.

– Я тоже так думал; вернее, надеялся. Но с каждым днем я тоскую по ней все сильнее, с каждым днем все яснее сознаю, какого дурака свалял.

– По чему ты тоскуешь, Давид? – Моиз выпустил из рук конское копыто, похлопал коня по крупу и завел его в стойло. – По счастливым дням в Венеции после войны, когда мы были молоды и беззаботны, а итальянские девушки бросались к нашим ногам? Когда Изабелла отдавалась тебе за духи, за чулки, за мясо и овощи, которые ты покупал для ее семьи? Если бы она была девушкой из наших, ее назвали бы беспутной.

– Я люблю ее, Моиз.

– Любить – это не значит ходить с девушкой в кино или на танцы, сидеть с ней в кафе, гонять с ней на велосипедах. Любить – это не значит заниматься любовью ночью на пустынном берегу. Вот когда вы женаты, и только стенка отделяет вас от комнаты ее родителей, и вы должны все делать тихо, чтобы родители не услышали…

– Чтоб ты провалился! Я не должен был тебе все это рассказывать, не должен был открывать наши с Изабеллой тайны, а теперь ты бросаешь мне это в лицо, как будто я что-то преступное делал!

– Я просто хочу вернуть тебя к реальности.

– А я хочу забыть о реальности. На кой черт мне такая реальность! Три года назад я был свободен, счастлив и любил потрясающую женщину, а она любила меня так, как Луна никогда любить не будет!