Королева красоты Иерусалима

Луна обхватила его за пояс, он оперся на нее, и она с силой, которую в себе не подозревала, смогла пересадить его на кровать. Потом сняла с него туфли и носки и уложила на кровать его парализованные ноги. Помогая себе локтями, Гиди улегся, она легла рядом, он повернулся к ней и, не отрывая своих синих глаз от ее бездонных зеленых, стал расстегивать пуговицы на ее платье – одну за другой, медленно-медленно, как будто перед ними вечность. Снял с нее платье, и она осталась в белоснежной шелковой комбинации, прикрывавшей ее наготу. Лежала крепко зажмурившись и дрожала от волнения.

– Посмотри на меня, – шепнул он.

Луна открыла глаза, и его взгляд зажег в ней огонь. Он гладил ее тело, пальцы бесконечно нежно скользили по лицу и шее, вокруг сосков, и она трепетала, ощущая сквозь шелковую ткань ласкающие прикосновения. Тело покрылось гусиной кожей, между бедрами шли волны жара – это было сладостное ощущение, ничего подобного с Давидом она не испытывала.

– Сними комбинацию, – прошептал Гиди, и Луна вся сжалась: как она будет лежать перед ним обнаженной, как покажет шрам, перерезающий все тело?

– Не стыдись. Вот смотри, – и он задрал рубаху, – у меня тоже есть шрам, совсем как у тебя. Потрогай, – он взял ее руку и положил на шрам, соединяющий края раны. – А теперь дай мне дотронуться до твоей раны, – прошептал он.

Коснувшись губами шрама, рассекающего ее тело, он стал покрывать его поцелуями от края до края. Его губы, казалось, исцеляют: как будто с каждым поцелуем шрамы затягиваются, и ее израненное тело снова становится гладким и совершенным, как до ранения. Она притянула Гиди к себе, прижалась к нему всем телом, словно хотела спрятаться в нем, обхватила его, как будто боясь потерять. Она принадлежала ему – как не принадлежала прежде ни одному человеку.

– Ты чувствуешь, – шептал он, – чувствуешь, как твоя кожа касается моей кожи?

– Я люблю тебя, – прошептала она.

– Я люблю тебя больше жизни. Повернись.

Луна повернулась к нему спиной, он расстегнул лифчик и снял его. Она лежала с ним рядом, обнаженная до пояса, ее прекрасные груди были открыты его взгляду. Потом она сняла трусики и снова легла, не стесняясь своей наготы. Впервые с тех пор, как ее ранило, она чувствовала себя совершенной, впервые не стеснялась своих шрамов.

У него перехватило дыхание при виде красоты, открывшейся его глазам.

– Иди ко мне, – шепнул он. – Ближе.

Она придвинулась, он сжал ладонями ее лицо, не отрывая взгляда от ее глаз, притянул к себе и поцеловал так, как никто ее не целовал. Его руки гладили ее тело, он ласкал изгибы ее живота, ее груди, и ей казалось, что она сейчас умрет. Он наклонился к соскам и стал целовать их, сосать как младенец. Она гладила его по голове, тянула за волосы – и молилась, чтобы это наслаждение не кончалось. Он долго ласкал губами ее тело, наклоняясь, насколько мог, и она не верила себе, слыша собственные стоны наслаждения, вырывающиеся непроизвольно. Теперь ей хотелось, чтобы он дотронулся до нее в том самом месте, где она не выносила прикосновений Давида, а сейчас пылала, точно в ней разожгли огонь. И она взяла его руку и положила ее себе на бедра. Его пальцы двигались внутри нее, тонули в нектаре, который источало ее тело; она задрожала, она выла как зверь, рыдала как младенец, и вдруг ее спина выгнулась, сердце дико заколотилось, она закричала как безумная, и только его крепкое объятие сумело унять ее дрожь.

О боже, что это было?! Ничего похожего она еще не испытывала. С большим трудом ей удалось справиться с дыханием, и все это время он обнимал ее и целовал ее волосы.

Они молча лежали рядом, из глаз Луны непрерывно струились слезы. Это было единственное место на свете, где ей хотелось находиться, – вдвоем, только она и он, а мира снаружи попросту нет, и все, что происходит за пределами этой комнаты, их не касается. Нет ни соседней стоянки такси, ни друзей по больнице, ни Давида, ни Габриэлы, ни Рахелики, ни Бекки, ни мамы, ни даже папы. Только она и он. И пусть это длится вечно.

Луна открыла глаза и встретила взгляд Гиди.

– Сколько времени ты на меня так смотришь?

– Вечность.

– Я никогда такого не чувствовала. Никогда не была так счастлива.

– Я тоже, – хрипло сказал он. – Я тоже.

– Я хочу сделать тебе то же, что ты сделал мне, я хочу, чтобы ты почувствовал то, что почувствовала я, – шепнула она.

– Это невозможно, любовь моя, я никогда не почувствую того, что ты, я ничего не чувствую здесь, – он взял ее руку и положил себе на бедро. Но зато я чувствую здесь, – он потянул ее руку вверх, к своей грудной клетке. – И здесь я чувствую то, что не чувствовал никогда в жизни. Я люблю тебя, Луна, я люблю тебя, мое сокровище.

– И я. Я так тебя люблю! Никогда в жизни я никого так не любила и не полюблю, как тебя.

Он целовал и целовал ее без конца; их слезы, руки, сердца – все переплелось, и она уже не помнила себя. Господи, думала она, только бы это не кончалось, пусть это не кончается никогда…