Королева Марго

– Он вас ревнует к славе, прекрасный победитель, это всем известно. Зачем вы так храбры и так удачливы? Зачем, едва достигнув двадцати лет, вы побеждаете в сражениях, как Александр Македонский или Цезарь?.. Покамест никому не выдавайте своих намерений, делайте вид, что вы примирились со своей судьбой, ухаживайте за королем. Сегодня соберется малый совет короля для чтения и обсуждения речей, которые будут произнесены во время торжественного приема послов, изображайте из себя короля Польского, а остальное предоставьте мне. Кстати, чем кончилось ваше вчерашнее предприятие?

– Провалилось, матушка! Этого франтика предупредили, и он улепетнул в окно.

– В конце концов, – сказала Екатерина, – я все-таки узнаю, кто этот злой гений, который разрушает все мои замыслы… Я подозреваю кто… и горе ему!

– Так как же, матушка? – спросил герцог Анжуйский.

– Предоставьте это дело мне.

И она нежно поцеловала сына в глаза, провожая его из кабинета.

Сейчас же к королеве-матери вошли вельможные дамы ее личного двора.

Карл был в хорошем настроении – своевольная смелость Маргариты не раздражила его, а скорее развеселила: он лично ничего не имел против самого Ла Моля и если накануне ночью с некоторым увлечением поджидал Ла Моля в коридоре, так только потому, что это было похоже на охоту из засады.

Наоборот, герцог Алансонский находился в очень беспокойном состоянии. Его всегдашнее чувство неприязни к Ла Молю обратилось в ненависть с той минуты, как он узнал, что Ла Моль любим его сестрой.

Маргарите приходилось одновременно и напряженно думать, и зорко смотреть, ничего не забывать и быть начеку. О вчерашней сцене с ней никто не говорил, как будто ничего и не было.

Польские послы прислали тексты своих речей для предстоящего приема. Маргарита прочла их речи, на которые каждый член королевской семьи, кроме короля, должен был произнести ответную речь. Карл разрешил Маргарите ответить, как она найдет нужным, очень строго отнесся к подбору выражений в речи герцога Алансонского, а речью герцога Анжуйского остался более чем недоволен: всю ее беспощадно исчеркал и переправил.

Это заседание хотя еще не вызвало никакой вспышки, но крайне раздражило многих.

Генриху Анжуйскому надо было почти всю свою речь переделать заново, он и пошел заняться этим делом. Маргарита, не имевшая никаких вестей от Генриха Наваррского, кроме проникшей сквозь разбитое окно, поспешила к себе в надежде найти там своего мужа.

Герцог Алансонский, подметив нерешительность в глазах своего брата Анжу и тот особый взгляд, каким Анжу и мать многозначительно обменялись, ушел к себе, чтобы обдумать это обстоятельство, в котором он видел начало каких-то новых козней.

Наконец и Карл собрался пройти в кузницу, чтобы закончить рогатину, которую он делал сам. Екатерина его остановила. Карл, подозревавший, что встретит со стороны матери сопротивление своим распоряжениям, остановился и, пристально глядя на нее, спросил:

– Что еще?

– Сир, только одно слово. Мы забыли обсудить одно обстоятельство, а между тем оно немаловажно. На какой день мы назначим торжественный прием?

– Ах да! Верно! – сказал Карл, садясь в кресло. – Давайте, матушка, поговорим. Какой бы день вам был угоден?

– Мне думалось, – ответила Екатерина, – что в самом умолчании об этом, в кажущейся забывчивости вашего величества заключался какой-то глубоко продуманный расчет.

– Нет, матушка! Почему вы так думаете?

– По-моему, сын мой, – очень кротко ответила Екатерина, – не надо показывать полякам, что мы так гонимся за их короной.

– Наоборот, матушка, – ответил Карл, – это они торопились и ехали сюда из Варшавы ускоренными переходами… Честь за честь, учтивость за учтивость!

– Ваше величество, вы, может быть, и правы с одной стороны, но с другой – могу и я не ошибаться. Итак, вы за то, чтобы поторопиться с торжественным приемом?

– Конечно, матушка! А разве вы держитесь другого мнения?

– Вы знаете, что у меня нет других мнений, кроме тех, которые могут наиболее способствовать вашей славе; поэтому я опасаюсь, не вызовет ли такая торопливость нареканий в том, что вы злоупотребили возможностью избавить королевскую семью от расходов на содержание вашего брата, хотя он, несомненно, возмещает это своею преданностью и военной славой.

– Матушка, – ответил Карл, – при отъезде брата из Франции я одарю его настолько щедро, что никому даже не придет в голову то, чего вы опасаетесь.

– Тогда я сдаюсь, – ответила Екатерина, – раз на все мои возражения у вас есть такие хорошие ответы… Но для приема этого воинственного народа, который судит о силе государства по внешним признакам, вам надо показать большую военную силу, а я не думаю, чтобы в Иль-де-Франсе было сейчас много войск.

– Извините меня, матушка, за то, что я предусмотрел события и подготовился. Я призвал два батальона из Нормандии, один из Гийени; вчера прибыл из Бретани отряд моих стрелков; легкая конница, стоявшая постоем в Тюрени, будет завтра же в Париже, и, когда все думают, что в моем распоряжении не более четырех полков, у меня двадцать тысяч человек, готовых предстать на торжестве.