Королева Марго

– А в моей записке сказано: половина десятого.

– Я и вышел из Лувра в девять часов, потому что я нахожусь на службе у герцога Алансонского, кстати говоря; и на этом же основании я через час должен буду вас покинуть.

– И вы от этого в восторге?

– Совсем нет, поскольку герцог Алансонский очень угрюмый и нравный господин; и я предпочитаю, чтобы меня ругали такими хорошенькими губками, как у вас, чем он своим перекошенным ртом.

– А-а! Вот это уже немного лучше, – заметила герцогиня. – Да! Ведь вы сказали, что вышли из Лувра в девять часов вечера?

– Ах, боже мой, ну да, и хотел идти прямо сюда, как вдруг на углу улицы Гренель вижу человека, похожего на Ла Моля!

– Ну вот – опять Ла Моль!

– Не опять, а всегда, с вашего или без вашего позволения.

– Грубиян!

– Прекрасно! – ответил Коконнас. – Значит, начнем обычный наш обмен любезностями.

– Нет, но довольно ваших рассказов.

– Да ведь я рассказываю не по своей охоте – вы спрашивали меня, почему я опоздал.

– Конечно, разве я должна приходить первой?

– Да, но вам не надо было никого искать.

– Вы несносны, дорогой мой! Ну уж продолжайте. Итак, на углу улицы Гренель вы заметили человека, похожего на Ла Моля… А что это у вас на колете? Кровь?

– Ах, какой-то прохвост меня опять обрызгал.

– Вы что – дрались?

– Разумеется.

– Из-за вашего Ла Моля?

– А из-за кого ж мне драться? Из-за женщины?

– Спасибо!

– Итак, я бегу следом за человеком, который имел наглость походить на моего друга, нагоняю его у переулка Кокийер, обгоняю и, пользуясь светом из дверей какой-то лавочки, заглядываю ему в лицо – не он.

– Ну что ж, все очень хорошо!

– Только не для него! «Месье, – сказал я ему, – вы бахвал; вы позволили себе походить издали на моего друга Ла Моля! Он отменный мужчина, а вы вблизи – просто какой-то бродяга!» Тогда он обнажил шпагу, ну и я тоже. После третьей схватки ему пришлось плохо – он упал и забрызгал меня кровью.

– Но вы, надеюсь, оказали ему помощь?

– Я только хотел помочь ему, как вдруг мимо проскакал всадник. О, на этот раз я был уверен, что это Ла Моль. К несчастью, он ехал вскачь. Я бросился за ним бежать, а зрители, собравшиеся посмотреть на нашу драку, побежали вслед за мной. Но так как вся эта сволочь преследовала меня по пятам и орала, меня могли принять за вора, – пришлось мне обернуться и обратить эту ораву в бегство; а пока я терял на это время, всадник куда-то скрылся. Я кинулся его разыскивать, начал разузнавать, расспрашивать, объясняя, какой масти его лошадь, но все тщетно – крышка! – никто его не приметил. Наконец, когда мне это надоело, я пришел сюда.

– Когда мне надоело! – повторила герцогиня. – Как это любезно!

– Послушайте, мой милый друг, – сказал Коконнас, небрежно раскидываясь в кресле, – вы опять собираетесь донимать меня из-за бедняги Ла Моля? Совершенно напрасно, потому что дружба – это, знаете, это… Эх, кабы мне ум и образование моего друга, я бы нашел такое сравнение, что вы бы ощутили мою мысль… Видите ли, дружба – это звезда, а любовь… любовь… ага! – нашел сравнение! – а любовь – только свечка. Вы мне возразите, что бывают различные сорта…

– Чего? Любви?

– Нет… свечей… и среди этих сортов бывают и приятные: например, розовые; возьмем розовые… они лучше; но хотя бы и розовая, все равно – она сгорает, а звезда блистает вечно. На это вы мне возразите, что, если сгорит одна свеча, можно вставить другую.

– Месье Коконнас, вы бахвал!

– Ля!

– Месье Коконнас, вы нахал!

– Ля! Ля!

– Месье Коконнас, вы обманщик!

– Мадам, предупреждаю, вы добьетесь только того, что я буду втройне сожалеть об отсутствии Ла Моля.

– Вы меня больше не любите.

– Наоборот, герцогиня, я вас боготворю, только вы этого не понимаете. Но я могу любить вас, обожать, боготворить, а когда я ничем не занят, расхваливать моего друга.

– «Ничем не занят» – так-то называете вы время, когда бываете со мной?

– Ну как мне быть, если бедняга Ла Моль не выходит у меня из головы?!

– Он вам дороже меня! Это бессовестно! Слушайте, Аннибал: я вас ненавижу! Будьте честны, скажите, что он вам дороже. Аннибал, предупреждаю вас: если вам что-нибудь дороже меня на свете…

– Анриетта, прекраснейшая из герцогинь! Ради вашего собственного спокойствия не поднимайте скользких вопросов. Я вас люблю больше всех женщин, а Ла Моля люблю больше всех мужчин.

– Хороший ответ! – вдруг произнес чей-то голос.

Камчатная шелковая завеса перед деревянным раздвижным панно в стене, закрывавшим вход в другую комнату, вдруг приподнялась, и в раскрытом четырехугольнике панно обрисовалась фигура Ла Моля, как в золоченой раме – тициановский портрет.

– Ла Моль! – крикнул Коконнас, не обратив внимания на Маргариту и не подумав поблагодарить ее за неожиданную радость. – Ла Моль, друг мой! Милый мой Ла Моль!

И он кинулся в объятия своего друга, перевернув кресло, на котором сидел, и опрокинув попавшийся по дороге стол. Ла Моль с большим чувством ответил на его объятия; но все же, отвечая на его ласки, обратился к герцогине Невэрской: