Моя дочь бросилась вон, топая по полированным половицам. Я вскочила, поймала ее и обхватила, чтобы удержать.
– Шарлотта, мы ссоримся, но оба любим тебя. Мы хотим как лучше. Поэтому ты возвращаешься в Демерару.
Она на мгновение замерла в моих объятиях, а затем рванулась к двери.
– Стой, Шарлотта, – громогласно провозгласил Келлс.
Она опустила руки и выдохнула.
– Да, папа Келлс.
– Я попрошу кого-нибудь проводить тебя наверх в спальню, чтобы ты отдохнула. Пока же помирюсь с твоей мамой.
Шарлотта смиренно потупилась и кивнула, будто маленькая потерянная девочка.
Вот бы знать нужные слова, травы, понять, как ее исцелить. И тут меня озарило: ее папа Келлс может это сделать.
Он жестом подал знак слуге, и тот вывел мою дочь из комнаты. Затем Келлс сказал:
– Пожалуйста, покиньте нас.
Все слуги, что в черной форме выстроились у стены, ушли.
– Она так сильно скорбит, Долли. – Он направился к стеклянным дверям, ведущим в сад. – Она – не ты, Долли. Никто не может быть таким сильным, как ты. Мы должны убедить Шарлотту переехать в Обитель. Катарина и Луиза ее полюбят.
Он открыл двойные двери и впустил в гостиную влажный воздух. Свежие ароматы цитруса и цветов взяли верх над аппетитным запахом кушаний.
Келлс подошел ко мне. Его волосы не были напудрены. В отблесках свечи черные с проседью локоны отливали синевой.
Он был очень красив в своем коротком кремовом жилете с серебряными пуговицами, мерцавшими от пламени свечи. Келлс остановился в нескольких дюймах от меня. Огонь страсти сделал его ореховые глаза совсем зелеными.
– Как я позволил нам до этого докатиться? До той точки, где ты меня ненавидишь. Где мы не можем действовать сообща.
– Келлс…
Он словно сбросил маску, его всегдашняя улыбка исчезла.
– Это я во всем виноват. Я не должен был тебя покидать. Мне следовало более откровенно заявить о своих намерениях в восемьдесят девятом. Это я должен был взять тебя с собой и показать тебе мир, а не кто-то другой.
– В тот день ты не мог сказать ничего такого, что заставило бы меня передумать.
– Может быть, ты не знала, какой негодяй этот принц Уильям. О его похождениях на Карибах слагают легенды. Он поддерживает старые порядки… и заявляет об этом во весь голос. Он желает, чтобы Британия утопила в море всех мятежников.
Уильям таким не был, но защищать принца перед Келлсом – значит дать ему понять, что меня беспокоит его мнение.
– Тогда, наверное, я слишком либеральна.
– Нет, Долли. Ты видишь лишь то, что хочешь. Вот почему ты любила меня. Ты видела во мне хорошее, а не просто эгоистичного ублюдка.
Жара, тяжелый воздух и тоска в голосе Келлса – мое лицо и лиф сделались влажными. От его признания стало трудно дышать.
Он потер лоб. Щеки Келлса сильно покраснели.
– Неужели я никак не могу убедить тебя вернуться ко мне?
– Нет…
– Я люблю тебя. Я люблю тебя, Долли, всегда любил.
Келлс поймал меня за руку и закружил в безмолвном танце, нашем извечном танце.
– Я не мог сказать этого раньше, со всеми своими скелетами в шкафу. Но ты знаешь все, кроме того, как я сгораю без тебя. Каждый миг вдали от твоего света – пытка. Я слишком долго терзался в темноте.
Я была в объятиях Келлса, почти прильнула к его груди. Мои атласные рукава задрались, зацепившись за его пуговицы.
Дыхание Козевельда обжигало мне шею.
– Я свободен от клятвы, данной Богу. Я знаю, ты ненавидишь меня, но чувствую запах страсти на твоей коже. Она все еще в тебе теплится…
– Мне надо к Шарлотте.
– Долли, однажды я позволил тебе уйти. Больше не позволю.
– Отпусти меня. Я ухожу.
– Даже если ты все еще любишь меня?
– Ты всегда был таким самодовольным?
– Возможно. Кроме тебя и Фанни, никто не жаловался.
Я ускользнула из его рук.
– Я счастлива. Я с Томасом. Будь мужчиной, о котором я всегда мечтала. Будь моим героем. Спаси мою дочь.
– Но тебя я спасти не могу?
Мне потребовались все силы, чтобы не стать жертвой воспоминаний, тех хороших воспоминаний, которые мы с ним разделили.
– Ты забрал у меня Катарину, потому что был уверен: я не смогу позаботиться о ней наилучшим образом. Но на сей раз я признаю: я не могу позаботиться о Шарлотте. Мне нужен ты.
Келлс на мгновение прикрыл глаза. Этого хватило, чтоб отпрянуть к книжному шкафу, пока ритм его сердца не увлек и мое.
– Я люблю Шарлотту, Долли. Я буду ее беречь.
Я улыбнулась ему и направилась к двери. Он рванулся быстрее и придержал створку.
– Если дружба – это все, что нам осталось, я приму ее, но связь между нами никогда не прервется. Она станет еще крепче, когда ты, как и я, поймешь, что мы должны быть вместе…
Я закрыла ему рот ладонью. Не могла слышать ни его лжи, ни его правды.
– Позаботься о моих девочках, Келлс.
Он поцеловал мои пальцы.
– Клянусь собственной жизнью, Долли. Собственной жизнью.
Тяжело дыша, словно боясь поддаться его уговорам, я вышла из гостиной под плач Шарлотты.
Я хотела обнять дочь в последний раз, но не смогла.
Она поедет в Демерару, только если у нее не останется выбора.
Я пробормотала что-то на прощание и побежала прочь, надеясь, что мой уход из дома Келлса для Шарлотты только во благо… как и для моей души.
Гренада, 1795. Победа