Королева острова

– Но разве он не предназначался для вас? Он же словно создан для того, чтобы отойти на покой и наслаждаться жизнью.

– Я отойду на покой только тогда, когда буду одной ногой стоять в могиле. Дом на Робб-стрит станет самым великолепным из всех. – Моя спальня и спальня Крисси окнами выходят на восток, туда, где на небе Демерары больше всего звезд.

– Мама, – заявила Крисси и скользнула между нами, в сотый раз бросив взгляд на Уильяма. – Думаю, мне не стоит уезжать в школу. Я должна вернуться в Демерару и больше помогать тебе, прежде чем обзаведусь собственным домом.

Это был даже не тонкий намек. И вдобавок Крисси захлопала ресницами.

Откуда такие отчаянные выходки? Крисси была хорошенькой и умной. Я хотела, чтобы она подружилась с Элизабет. Они примерно одного возраста. Возможно, одна наберется здравого смысла, а другая – умения радоваться жизни.

О боже.

Крисси снова улыбнулась моему крестнику. Дочери рано было думать о мальчиках или мужчинах. Крисси четырнадцать, ей предстояло поступить в Кенсингтон-хаус. Получив образование, она могла бы править миром или по крайней мере управлять тем, что создала я.

Уильям похлопал ее по руке, как добрый друг, которым он и являлся.

– О, Доротея Кристина, у тебя впереди много лет, прежде чем действительно придет пора задуматься об этом.

В груди стало тепло от веселья, но я не осмелилась дать ему волю. В Крисси была капля дерзости. Она росла, слушая россказни Катарины о компромиссах и интригах времен ее жизни в Лондоне. Моя Крисси была достаточно смелой, чтобы попытаться залучить в свои сети принца. А хотелось бы, чтобы она вела себя примерно, когда мы встретимся с моим принцем в Лондоне.

Принц Уильям. Столько лет прошло с восемьдесят девятого года. Столько перемен. Я добилась успеха, однако ценой таких жертв и уступок, о которых прежде и не помышляла.

– Мама? – Крисси дернула меня за руку. – У тебя такой задумчивый взгляд…

– О. Я думала о Кенсингтоне. Школа Кенсингтон-хаус для юных леди. Тебя будут обучать языкам и ведению счетов вдобавок к математике и чтению. И Хенни тоже учится там.

– Твоя мама права. – Уильям взял меня под руку. – Ее пожертвования поддерживают школу.

«Пожертвование» было модным словечком, обозначавшим инвестиции. У меня имелось больше денег, чем кто-либо мог сосчитать. Я рискнула, отказалась от части принципов, заложила душу – и победила мужчин Демерары.

Они не сумели меня остановить. Я искупила вину, пожертвовав деньги на школы для свободных цветных, но нельзя было отрицать, что я стала той, кого сама всегда ненавидела: рабыней, которая считала себя лучше других рабов.

Мимо шли чернокожие, такие, как я, спешили на работу в порт. Вольные люди. Каждый из моих рабов тоже мог получить свободу. Каждый знал, какую сумму нужно накопить для выкупа, – сорок фунтов. Я все им объяснила и убедилась, что все поняли. Мир менялся. Отмена рабства была не так уж далека, не то что смешение белого и черного мира.

Крисси замедлила шаг, увидев солдата в красном мундире, который приподнял шляпу.

Хенни и Крисси в Демераре были близки. Я жалела, что Хенни не хочет остаться в Кенсингтон-хаусе. Она уговорила меня присмотреться к школе Мэрилебон, где отлично преподавали музыку. У Хенни был ангельский голос. В Кенсингтоне не имелось специального учителя. Я надеялась, что этот визит изменит мнение внучки и мои девочки останутся вместе в Кенсингтоне.

Крисси задержалась, обмахиваясь веером и поглядывая на другого мужчину в алой форме.

– Крисси, идем!

Дочь надула губы, но послушалась.

Хотелось бы, чтобы у нее было больше здравого смысла.

– Уильям, мы сегодня поедем в Королевскую академию Инвернесса? Мне нужно записать туда двух Коксоллов и одного Робертсона.

– Нет, сегодня вы все для начала обустроитесь. А в академию – завтра.

Просияв, Гарри потянул отвороты своего коричневого пальто.

– Мальчикам там понравится. Георг Третий вручил Академии королевскую грамоту. Вот сама посмотришь, мама. Это прекрасная школа.

Вся моя жизнь проходила под сенью влияния короля Георга – тут и города, названные в его честь, принц – его сын, и вот теперь я плачу ему за образование своей плоти и крови.

Принца Уильяма я увижу на банкете. На сей раз – не в роли прячущейся по углам мыши. Мое состояние это гарантировало. Сотни контрактов домоправительниц, лучшие ремесленники, плодородная земля сделали меня одной из богатейших женщин Демерары.

Когда я увижу его, принца, что первым тронет мое сердце – воспоминания о былом или его разговоры о «счастливых неграх»? Келлс не просто завидовал моему роману с сыном короля, он говорил правду. Принц изменился, он произносил речи в поддержку рабства, достойные самого жестокого плантатора.

Как сказать правду сыну его величества, если твои руки тоже испачканы?

Слова придут сами. Как приходили всегда, мудрыми они были или нет.

Лондон, Англия, 1810. Бальная зала