Королева острова

– Как вам погода, миссис Томас? Помнится, в Лондоне вы сочли ее холодной.

– Теперь мне нравится холод. Он располагает к оживленным беседам.

Принц положил мою руку себе на сгиб локтя. Оставляя за спиной разинутые рты и горячие перешептывания, мы вместе зашагали по бальной зале, а пройдя через нее, выскользнули из дверей на лужайку.

Мы шли, как когда-то давно в садах Кенсингтона. Молча и уверенно удалялись от Буши-хауса, моя рука сжимала руку принца.

– Дороти, – произнес он чуть громче шума ветра, – мне сообщили, что ты добилась успеха. Говорят, стала одной из самых богатых женщин во всех колониях. Ты сделала правильный выбор, вернувшись к прежней жизни.

Услышав комплимент, я нервно улыбнулась.

– Спасибо. Я слышала, твой отец снова заболел. Мне очень жаль.

– На сей раз король не оправится. – Он похлопал меня по руке. – Давай еще немного прогуляемся. Я питаю слабость к физическим упражнениям. Помнится, ты тоже любила ходить.

– С подходящим спутником.

Я пошла с ним, шаг за шагом. Вскоре мы оказались у строения с куполообразной крышей, которую поддерживали массивные каменные колонны. Принц указал на нее.

– Дороти, это святилище, что я воздвиг в честь моего покойного друга, лорда Нельсона. Когда-то я установил здесь фок-мачту с его корабля «Победа».

– Святилище? Вы поклоняетесь Богу под открытым небом? Разве англиканам не нужны церкви?

Он усмехнулся.

– В другом крыле Буши-хауса, напротив бальной залы, находится моя часовня. Это строение, эти колонны – особенные, они памятник праведному человеку.

Взор сине-черных глаз Уильяма бродил где-то далеко, но потом переместился на меня, окутывая, как расшитая ночная сорочка.

Послышались звуки банджо или скрипки. Не успела я опомниться, как Уильям сплел свои пальцы с моими. Мы принялись танцевать, танцевать, как во времена наших тайных прогулок по Кенсингтону.

Но я пришла не затем, чтобы вспоминать прежнюю любовь. Я отступила от него и коснулась тонкого кружева и серебряных нитей на своем платье.

– Я должна тебе кое-что сказать.

Его улыбка растаяла. Тяжелое дыхание унялось.

– Мистер Кинг передал, что тебе нужно со мной поговорить.

– Я должна попросить прощения.

– Дороти, мне была невыносима мысль, что ты покинула меня, но с тех пор прошли сотни лет.

– Мой отъезд был верным решением, но ты прежде часто спрашивал о моей жизни. Уильям, я отказалась поведать тебе о своем прошлом. Я была неправа.

Он заложил руки за спину и шагнул в святилище.

– Я выращиваю здесь персиковые деревья. Немного, знаешь ли, фермерствую. Мимо окон бегают детишки с фруктами в корзинах. На это приятно смотреть. Я не оглядываюсь на былое.

Джозефи тоже любил обрабатывать землю. Должно быть, мой мальчик унаследовал это от мами и принца. Я ступила в святилище и подошла к Уильяму. Я должна была сказать ему. Должна была попытаться.

– Я лишь притворялась той, какой хотела, чтобы меня видели. Это было неправдой.

– Женщины всегда переживают из-за мелочей. То, что ты сказала или не сказала, сейчас не имеет никакого значения…

– Я никогда не говорила ни слова о том, что была в рабстве, о том, какое творилось зло, как я чуть не умерла или о смертях, свидетелем которых стала. Я таила правду глубоко в душе. Лишь в кошмарах она просачивалась на волю.

Мизинцем он стер слезу с моей щеки.

– Все было так плохо? Взгляни на себя. Ты добилась успеха, все еще красива, Твои глаза полны огня и света.

– Я умолчала о своей истории и позволила тебе думать, что рабство – это сносно. Это не так. Оно смертельно. Я боролась изо всех сил в надежде освободиться.

Он коснулся моих плеч.

– Но это другое. Я был в Вест-Индии. Я видел, как рабы пели и танцевали в поле. Все это не могло быть ужасным. Ты – лишь исключение…

– Разбитое стекло по-прежнему сверкает, если на него упадет свет. Оно может даже выглядеть как бриллианты или драгоценные подвески на люстре. Но все еще разбито и нуждается в починке. Если отпустить раба на свободу, время все поправит.

Я достала из своего ридикюля копию его речи и вложила ее ему в руку.

– Твоя речь парламенту. Ты сказал, что негры счастливы в рабстве. Негры не поют радостных песен. Горе – вот их песня.

Он полистал бумаги.

– Рабы, которых я видел, были счастливы, и о них заботились.

– У них была обувь?

– Что? У некоторых. Возможно.

– Ты выйдешь из Буши-хауса босой, без рубашки, жилета, галстука, шарфа или сюртука?

Он с прищуром воззрился на меня.

– Нет.

– Ты знаешь, какие суровые условия на островах, какие там клещи. Хозяева не любят тратиться на обувь для рабов. Зачем хлестать и бичевать их плоть, если они полны радости? Если рабство порождает любовь, зачем насилуют женщин, которые отказываются лечь с мужчиной в постель?

– Ты видела много ужасов, и мне очень жаль. Мистер Кинг сказал, что ты тоже обзавелась рабами. Ты тоже плохая?

– Да, плохая. Я купила людей. Мне нужна была рабочая сила. Плантаторы разоряют всех, кто им не подчиняется. Я не горжусь этим, но решила, раз уж я стала их хозяйкой, то буду заботиться, чтоб они были в безопасности, имели обувь и знали, как обрести свободу.

– Выходит, ты извлекла из рабства выгоду?