Королева острова

Наша карета медленно въехала в парк Буши. Наступали сумерки. Угасающий солнечный свет целовал нефритовую траву, что обрамляла гравийную дорожку. Уильям любил прогулки. Я понимала, почему он выбрал место вне многолюдного Лондона.

По дороге сюда мы проехали мимо Кенсингтонского дворца. У ограды цвели нарциссы. Мои щеки раскраснелись: я вспомнила о полночной прогулке рука об руку с моряком, который поцеловал меня и украсил мои распущенные волосы желтым бутоном.

Мы увидели особняк, но сначала – дорожки, усеянные нарциссами. Мой пульс участился, и я отодвинулась от окна.

– Мама, – прошептала Крисси. – Ты так ерзаешь. Убери веер, не то порвешь.

Моя рука с кружевным веером задрожала. Я сунула его в ридикюль и подтянула сползающие атласные перчатки. Жаль, что Шарлотта не поехала с нами. Она действовала на меня успокаивающе. Дочь осталась во взятом внаем доме со своим братом и моими внуками. Пока я одевалась, она прочла мне письмо Келлса.

Послание было наполнено сожалениями. На этот раз слова, начертанные Козевельдом, казались искренними. Затем Шарлотта прочитала мне записку, которую он прислал после того, как я покинула его прием, решив никогда больше не видеться с Келлсом.

К ней он приложил вырезку из речи принца Уильяма в парламенте в 1799 году. Через десять лет после нашего путешествия на «Андромеде», нашего лондонского романа, что изменил мой мир, принц согласился с плантаторами, которые вели разговоры о «счастливых неграх».

Как мог принц позабыть наш роман равных? Почему изменились его либеральные взгляды?

Быть может, он действительно сошел с ума, как и опасался.

Сегодня вечером я это выясню.

Карета остановилась на южной стороне Буши-хауса.

От него захватывало дух. Постройка сплошного кирпича. Только на этой стороне – четырнадцать окон. Резиденция принца Уильяма была огромной. Я не видела изогнутых стен со времен синагоги Нидхе на Барбадосе. Скругленные сектора расходились по обе стороны от главного здания Буши-хауса, будто крылья ласточки.

Такое сходство – должно быть, это знак.

Лакей помог мне выйти из кареты. У меня вспотели пальцы, хотя воздух веял прохладой. Отсутствие тепла ничем не помогало: перчатки все равно прилипали к ладоням. Мой взгляд остановился на серо-зеленых шиферных плитках крыши. Уложенные плотно друг к другу, они напоминали тростниковые крыши домов в Розо. Снова зеркальное подобие? Здесь отразилось многое из моего жизненного пути.

Когда я увидела приближающихся мистера и миссис Кинг, я шепотом попросила Господа дать мне сил и возможности отыскать правильные слова, чтобы переубедить моего принца.

– Идемте, дамы, – сказал Кинг, и мы последовали за ним к дверям слева. Левая сторона всегда означала неприятности.

У входа слуги забрали мою тяжелую шаль и накидки девочек: Крисси, Элизабет Пеннер и моих внучек, Хенни и Дороти – дочери Лиззи, названной в честь меня.

Внутри взгляд мой остановился на потолке. Как и крылья снаружи, тот был изогнут. Отделка казалась самой белой из всех, что я когда-либо видела. В воздухе висели и парили люстры со свечами из пчелиного воска.

Капающий воск источал аромат ванили. Я вспомнила о люстрах Саймона. Их продали. Саймон и Катарина с семьей переехали в мой отель в Верк-ан-Русте. Мое сердце болело за них. Я надеялась, что Келлс сможет их утешить, когда они обустроятся. Господи, пусть все уладится и Саймону будет куда принести свой песок.

Рукой, затянутой в перчатку, Дороти взяла мою ладонь.

– Ты остановилась, бабуля. Это по протоколу, как реверанс?

– Нет, дорогая, просто отдыхаю.

Она по-прежнему держала меня крепко, будто хотела не дать упасть в обморок. Я слегка пошатнулась и высвободилась.

– Это не городской дом, мама, это большой особняк, – чопорно произнесла Крисси, но ее глаза стали большими, как гинеи. Дитя еще ничего не видело. Мой старый друг умел устраивать празднества.

Молчаливая смуглая Элизабет разглаживала бледно-голубой шелк рукавов. Она была одета скромнее, чем остальные, с перчатками выше локтей. В круглый вырез платья вплели серебряную ленту, на пышной юбке вышили силуэты розовых и голубых роз. Она была точно свежий сад сразу после сезона дождей, лучшее время для роста цветов.

Для светлокожих Крисси и Хенни я выбрала ткани теплого оттенка. Крисси выглядела ошеломительно в золотистом платье, что развевалось у щиколоток, приоткрывая подходящие по цвету атласные туфельки. Хенни облачилась в светло-оранжевый шелк с бантовыми складками на спине, что превращались в шлейф. У нее появились бедра. Возможно, она будет танцевать, и я надеялась, что красота добавит ей уверенности. Дороти была в розовом, который подчеркивал тон ее смуглой кожи. Муслиновые короткие рукава были пышными. Тонкая вышивка – на нее ушла целая неделя, – словно герб, украшала лиф. Я надеялась, что виноградные лозы и цветы означают силу.