– Пока вы, власть имущие, не поставите рабство вне закона, я буду делать все, что в моих силах, чтобы уберечь как можно больше людей от бессердечных плантаторов.
Он сложил свою речь.
– Это было сказано в 1799 году. Она устарела. Перевозка невольников, которую я поддерживал, стала незаконной.
– Вся система должна быть признана незаконной. У тебя десять детей? Отдал бы ты хоть одного в рабство, если бы плантатор заявил, что это сделает его счастливым?
Уильям повернулся и вышел из святилища.
– Нет. Конечно нет.
Я преградила ему путь, будто мы снова танцевали менуэт.
– Если бы у нас родился сын, красивый мальчик, похожий на нас с тобой, который любит землю и растения, чьи темные глаза загораются при виде доброго урожая… ты бы хотел, чтобы я отдала нашего ребенка одному из счастливых плантаторов, с которыми ты беседовал?
Его взгляд пронзил мое сердце. Я сказала ему правду, только не назвала имя Джозефи.
Между нами повисла тишина. Я снова будто вернулась на «Андромеду», когда Уильям отвлекал от бед меня, а я его. В глубине души мне хотелось представить другой закат, в котором я бы осталась с ним. Чтобы у нас было больше вечеров под великолепным оранжево-вишневым небом, тонущим в море.
Но я уехала исполнять свои мечты. Уильям остался, он возмужал и стал человеком своего времени.
Принц медленно покачал головой и прикусил губу.
– Я выступал против закона об отмене работорговли, но его все равно приняли в 1807 году. Невольничьих судов больше нет. Сказанное мной уже не имеет значения.
– Если бы я поведала тебе, как вырвалась из рабства, какие кошмары видела и пережила, ты бы наверняка понял и смягчился. За десять лет стало бы меньше невольничьих судов. Многие никогда не узнали бы, что такое рабство.
– Вы льстите себе, мадам, я был твердо уверен в своих позициях и позициях моих друзей.
Душа моя разрывалась. Я потеряла надежду, что смогу развеять ложь плантаторов, но я часто заблуждалась.
– Дороти, ты сумела возвыситься над случившимся. – Принц провел рукой по редеющим волосам. – Ты прекрасно сохранилась. Подозреваю, ты другой породы. Я никогда не встречал подобной женщины. Не будем ссориться.
– Я выжила, Уильям. Это значит одно: мне повезло.
Он посмотрел поверх моей головы в сторону Буши-хауса.
– Скоро начнется ужин. Там будет много шампанского. Скажи, как мне загладить вину? Ты помогла мне в трудную минуту.
– Твои друзья-плантаторы то и дело находят способы причинить вред. У тебя есть влияние, Уильям. Твой брат будет королем. Ты можешь повлиять на парламент. Поведай миру мою правду. Поддержи отмену рабства.
Он быстро кивнул, слишком быстро. Я больше не была ему равной и даже не служила развлечением.
Я потерпела поражение. Стала лишь очередной из его проклятых
Со стороны Буши-хауса подошел джентльмен.
– Вот вы где, ваша светлость, вот вы где. Вам нужно пригласить всех к ужину.
– Мне пора, миссис Томас. Я рад, что мы поговорили. Я все обдумаю. – Принц и его друг удалились по направлению к бальной зале.
Подойдя к его святилищу, я вознесла молитву. Мне нужны были силы, чтобы держать себя в руках, чтобы забрать своих девочек. Медленно шагая, не в такт мелодии фортепиано, я затаила дыхание и вошла. Крисси и Хенни танцевали – прекрасный танец, совершенные движения, – партнер одной был в форме, другой в черно-белом. Доротея и Элизабет болтали возле двери с дочерью принца.
Мое сердце забилось, когда я увидела своих девочек, таких красивых в мерцающих отблесках свечей. Я надеялась, все заметили, как их и моя теплая кожа блестит в сиянии люстры.
Разбитое стекло можно расплавить и придать ему новую форму. Жар сделает неровные края более гладкими, прочными, готовыми к обращению или к чему угодно, что пожелает ремесленник.
Сегодня вечером я расскажу этим юным леди свою историю. Они услышат меня, примут мои слова и сохранят в душе. Узнают всю правду: что мы не просто счастливчики, а красавицы, мечтательницы и выжившие.
Демерара, 1813. Тревоги
– Мама, – сказала Шарлотта, обнимая меня, – Фрэнсис говорит, что Крисси будет с ними в безопасности.
Мое сердце забилось вновь.
– Ей нужно было ехать прямо сюда.
– Блокада. Снова война – американцы и англичане воюют. Побережье патрулируют британские фрегаты. Чтобы война, которая началась в 1812 году, не перекинулась на колонии.
– Бабуля, обожаю твои шляпки! – Маленькая Анна снова нырнула в мой большой шкаф. В моем новом доме на Робб-стрит было жуть как много мест, где можно спрятаться.
Я присела на край кровати, застланной бельем цвета слоновой кости и с балдахином из тонкого кружева, почти таким же тонким, как москитная сетка.
Я взяла письмо Фрэнсис. Ее закорючки всегда были аккуратными. Я разобрала слова «люблю», «мама», «Крисси», потом свернула его и прижала к груди.
– Ну почему американцы устроили заварушку именно сейчас? Они уже отвоевали свою свободу в семьдесят шестом.