Королева острова

– Тогда жди здесь.

Келлс сдвинул назад черную шляпу-треуголку с высокими полями и кокардой из кожаных лент, переплетенных в узел, расправил складки на рыжевато-коричневом кафтане – модник эдакий – и удалился по гравийной дорожке к дамам и господам на площади.

Вскоре Келлс растворился в толпе плантаторов и зевак, что пришли посмеяться и поглазеть на забаву.

В воздухе веял грибной запах. Так пахло ужасное пальмовое масло, которым обмазывали невольников. Прекрасные черные, коричневые и бронзовые тела блестели на солнце, ожидая своей очереди на каменном постаменте. Смазанные маслом, сияющие будто звезды или осколки стекла, один за другим выставлялись они напоказ и продавались.

Я потеряла счет после двадцати. Издевки толпы застревали в груди, все глубже проваливаясь в яму боли, что зияла у меня в душе. Я и дышать-то не могла.

Уткнув голову в колени, я всхлипывала в истерзанные руки. И перестала плакать и вспоминать прошлую ночь, только когда пришел черед сестры.

Она казалась такой маленькой. Ее развернули, проталкивая вперед, будто скотину.

Все мои раны вскрылись снова.

– Двадцать! – выкрикнул голос, похожий на Келлса.

Посыпались новые ставки. Он уже не был главным претендентом.

Неужто сдастся?

В глубине души я цеплялась за надежду. Я достала четки мами из кармана и принялась молиться, чтобы хоть раз доверилась Келлсу не зря.

Монтсеррат, 1770. Одолжение

Ветерок, тихий полуденный ветерок пронесся над рыночной площадью. Сердце колотилось у меня в горле, пока я смотрела, как продают мою сестру.

– Пятьдесят фунтов!

Голос принадлежал Келлсу. Он не сдался.

Но другой тут же предложил пятьдесят пять.

Ставки поднимались. Наконец, когда Келлс выкрикнул: «Семьдесят шесть фунтов!», торг остановился. Это были все мои деньги и даже больше. Еще шестнадцать фунтов, которых у меня не было, – вот какова цена сохранить сестру.

Келлс победил; он привел Китти с рыночной площади за веревку на руках. Когда они перешли дорогу и оказались у повозки, он набросил на нее пальто, затем поднял мою сестру наверх, ко мне.

Мой друг забрался на место возницы. Я положила ладонь ему на руку и пристально посмотрела в его кроткие глаза. Он убрал мою руку:

– Это опасно.

Келлс щелкнул поводьями, и лошадь тронулась.

Я развязала руки сестры, напевая ей.

Она не ответила, и я тоже замолчала.

Путь выдался долгий и молчаливый; наконец мы приехали к дому Келлса. Он попытался помочь Китти спуститься, и она вздрогнула.

– Я здесь, Китти! Это я, Долли! Я не дам тебя в обиду.

Сестра смотрела на меня безжизненным взглядом.

– Быстро в дом, Дороти. Здесь опасно. Расскажешь мне свой план.

Все мускулы ныли, возможно, у меня были разрывы, но я отнесла мою ласточку в дом.

– Проводи ее в маленькую уборную в коридоре, потом вымой. И сама вымойся. Не могу видеть тебя в таком состоянии. – И Келлс ушел прочь.

В глубине души я страшилась, что заставила его выбирать. И все же надеялась, что это поможет ему перестать быть просто «теплым», и тогда Господь не извергнет его из уст Своих[26] на муки вечные, как толковал нам священник.

Спотыкаясь, я принесла воды и полотенец. Сняла с сестры испачканное пальто Келлса и промокнула следы от веревок на ее запястьях.

– Я с тобой, Китти.

Обрабатывая порезы, я заметила потеки на бедрах. С ней свершилось самое ужасное. Она так страдала. Мами сунула настойку корня валерьяны в мои пожитки, и я подумала, может, дать немного Китти, чтобы она уснула, однако я опасалась, что сестра застрянет в ловушке кошмаров. Лучше потом, когда мы будем в безопасности. Я-то привыкла к жути, которая пробиралась мне под веки.

– Дороти! – окликнул из коридора Келлс.

Я поцеловала Китти в лоб.

– Теперь бояться нечего, сестра. Нечего. Я выйду ненадолго.

Она всхлипнула.

– Я не хочу бояться… Хочу… Никогда этого больше не будет…

Китти крепко вцепилась мне в руку, и в глазах у меня снова вскипели слезы, хотя казалось, я их все уже потратила. Я высвободила ее пальцы.

– Подожди чуть-чуть.

Сестра уткнулась головой в одеяло, а я пошла, каждым шагом будто наступая себе на сердце.

– Ну что? – Я прислонилась спиной к двери.

Келлс положил руку на бедро.

– Долли, пока Николас жив, он будет преследовать тебя. Он жив?

Я задрожала всем телом.

– Да. Я ударила его и сожгла одежду. Но когда у него перестанет болеть голова, он все поймет. О небеса. Он придет сюда. Куда ж еще я могла деться…

Келлс открыл было рот, потом сжал губы.

– Меня закуют в колодки и продадут. У меня больше нет денег, чтобы дать вам на мой выкуп. Я и так должна вам шестнадцать фунтов за Китти.

– Ты ничего мне не должна. Я просто отплатил тебе за давнюю услугу с процентами.

Келлс стиснул мое плечо – прямо там, где был синяк, и я зажала рот рукой.

– Ублюдок!

– Он меня не волнует. Главное, увезти Китти подальше отсюда.

Но Келлса Николас волновал. Выглядел он так, как я чувствовала себя в глубине души: будто хотел сжечь совиный дом па и посмотреть, как сдохнет Николас.

– Он всегда побеждает. Мистер Келлс, вы и так много для нас сделали. Я пойду к мами, расскажу ей, что с Китти все хорошо, и буду ждать, когда меня заберут.